– Ему скидка, – кивнул Тимофей на Илью, – а мне бонус. А то бьюсь-бьюсь, и все подспудно.
– И люди за это платят? – снова спросил Илья.
– Еще как! – ответила Марианна и чуть заметно улыбнулась чему-то своему. – Потому что на самом деле по-настоящему людей интересует только это.
– Ну еще чего! – возмутился Тимофей. – А отшельники? А самоотверженные ученые?
– Монашествующие, – подсказал Илья.
– Нет, нет, – почему-то грустно и как-то устало сказала Марианна. – Только это. А отшельники просто бегут от своих желаний. Спасаются бегством. К тому же, – оживилась она от мысли, которая, как видно, только что пришла ей в голову, – не все могут стать учеными, артистами и спортсменами. А любить могут все.
Тимофей с сомнением покачал головой, то ли не соглашаясь с этим рассуждением в целом, а то ли оспаривая лишь всеобщую способность любить.
– Н-да, – заметил Илья, переводя взгляд с Марианны на Тимофея. – Любви вроде еще нет, а битва уже есть.
– Вот так вот, – сказала Марианна, сделала торжествующий глоток из своего бокала и неуловимым движением языка облизала губы. – Я же вам говорила. – Внезапно на лице ее отразилась озабоченность. Она высоко подняла бокал, подставив его зеленому свету фонаря, и устремила на него пристальный взгляд.
– Позовите официанта, – приказала она, и Илья тут же исполнил приказание.
Когда тот прибыл, Марианна, указав ему крошечный скол на ножке, произнесла неподражаемым московским выговором – строгим и капризным одновременно:
– Пожалуйста, замените бокал.
– Какая, однако, щепетильность! – заметил Илья, пораженный этой сценой. – Вот за это, кстати, – сказал он Тимофею, – москвичей и не любят.
– Дело не в этом, – махнула она рукой, – просто нельзя употреблять битую или расколотую посуду. Можно всю жизнь себе поломать.
– Не знал про посуду, – чистосердечно признался Илья.
– Теперь знай, – ответила Марианна, придирчиво осматривая новый бокал, доставленный смущенным официантом. – Это не шутки.
– Прям хиромантия какая-то, – рассмеялся Тимофей. – Ну, если такое пристальное внимание к деталям жизни, без зодиака, видимо, в любовных битвах не обходится?
– Не без этого, – призналась Марианна.
– Что ж, это правильно, – согласно кивнул Тимофей. – Самый верный способ завоевать сердце клиента. Каждому приятно узнать, что он талантлив и в жизни ему скорее всего суждено счастье – надо лишь следовать двум-трем рекомендациям. Поэтому при чтении гороскопов, кстати, может сложиться впечатление, что мир состоит из одних художников, актрис, гонщиков и удачливых предпринимателей, – в общем, из одних знаменитостей. То же могу сказать о переселении душ. Судя по большинству таблиц, составленных в зависимости от даты рождения, которые попадали мне в руки, мужчины все как один были в прошлой жизни шотландскими джентльменами, склонными к наукам, а женщины поголовно – португальскими девственницами знатных семейств.
– Напрасно ты смеешься, – сказала ему Марианна. – Тебя хоть раз женщина бросала?
– Меня? – Тимофей так изумился, что даже поперхнулся своим пивом. – Они только и делают, что меня бросают.
– А ты?
– А я новых ищу.
– Понятно, – сказала Марианна. – Я не по адресу. А просто я хотела сказать вам, господа, что когда люди любят друг друга, по-настоящему любят, – она бросила на Тимофея разгневанный взгляд, – а вместе быть не могут, то это тако-ое, тако-ое... Как вы думаете, от любви умирают? Еще как!
– Ну мы обратимся, – пообещал Илья. – Если что.
И в Марианниных нефритовых глазах появилась польщенная благосклонность.
– А хороший гороскоп – всего лишь инструкция к человеку, – заключила она. – Так и надо это понимать. И очень, между прочим, помогает.
От них остались кофейные чашечки, на дне которых, как суеверная бездна, темнела кофейная гуща, и пепельница, где расходились веером окурки тонких белых сигарет.
* * *
– И сколько платишь, если не секрет, – сказал Илья, когда шоссе круто взметнулось вверх, к перевалу, имея в виду комнату с видом на балаклавскую бухту.
– Пятьдесят, – ответила Марианна.
– О, – сказал Илья. – За такие деньги там в углу должен стоять сундук, и чтоб на крышке написано «Счастье».
