Он покинул балкон, прошел через комнату, где спал Илья, вышел из здания и спустился к самой кромке воды. Прошлое, которое когда-то считалось будущим, было к его услугам. В черных камнях тихо плескалась вода. Ночь дышала свободно под легким покровом Млечного Пути.
И чем больше образов юности предлагала услужливая память, тем отчетливее проступала мысль, что давно уже он вышел из эпицентра жизни. Раньше, когда он пил портвейн после школьных уроков, он ощущал себя в самом ее центре, в самом ее горниле; потом какое-то время жизнь шла, счастливо совпадая с его жизнью, а теперь началось расхождение. Если раньше он ощущал себя самой важной, самой необходимой частицей того, что люди называют миром, то теперь он был простым приложением, довеском, добавкой, которая может быть, а может и не быть. Он давно уже не пил портвейн в компании одноклассников, а пил что-то в приличных ресторанах, он не ездил в строительные отряды зарабатывать на летний отдых, не сидел в дырявой палатке на берегу скромного недорогого моря, но с какого-то времени в своих новых обличьях служил уже только декорацией к тому миру, который обступал его со всех сторон новыми лицами входящих в жизнь людей, дышащих новыми надеждами, новыми открытиями и первыми откровениями.
Сама собой вспомнилась и эта история с собакой. Сейчас ему уже казалось странным, что в самом деле были такие времена, которые делали возможными подобные истории.
Они тогда всем курсом собирали картошку под Можайском. А началось все с того, что как-то человек в фиолетовой шляпе колокольчиком завел разговор с собакой, отиравшейся у столовой. Несколько марксистских начетчиков с кафедры истории партии оказались рядом и со смущенными улыбками прислушивались к фамильярной беседе человека и животного.
– Хоть бы и эта собака, – говорил человек в шляпе, присаживаясь на корточки и теребя животное за тощую шею. – Кто может сказать, что у нее в голове. Есть у нее мировоззрение или одни рефлексы? А может быть, и есть. Кто это может знать?
Разговоры эти не прошли даром. Борцы за идеологию затаили обиду. Hесколько картофельных дней они ограничивались лишь хмурыми взглядами, но в конце концов не выдержали и созвали комсомольское собрание.
Собрание проходило вечером, в большой ремонтной зале тракторной станции. По углам валялись какие-то старые, выпотрошенные двигатели, бетонный пол лоснился пятнами соляры, а с высоченного потолка, как шея доисторического животного, нависала лебедка. И в целом помещение это напоминало интерьер финальных сцен многочисленных боевиков, где добрый и справедливый герой отправляет в преисподнюю своего отвратительного антагониста при помощи какого-нибудь пришедшегося под руку механизма. Первым выступал староста курса Богомолов.
– Сутягин вел тут речи, – объяснил он собравшимся цель мероприятия, – которые, скажем прямо, – он подпустил выразительную паузу, словно до этого бродил вокруг да около, – не годятся для комсомольца. Все это противоречит марксизму, как мы его знаем и понимаем. Ты меня извини, дурь у тебя в голове какая-то.
Некоторые пытались свести все в шутку, но в конце концов Сутягину предложили пояснить свои заявления и подобру-поздорову от них отречься. Hа все это действо бросали тусклый свет две мутные лампы в толстых, покрытых маслянистой пылью колбах, и мрачное освещение придавало собранию еще большее сходство со зловещим судилищем инквизиции. Ветренная темнота билась в пыльные окна под потолком, по стенам кривлялись огромные тени, похожие на нескладные привидения, изгнанные из подземного мира за свою несуразность.
Ни Тимофей, ни Илья, который и сам был таким же демобилизованным провинциалом, как и большинство судей, не верили своим ушам, но слышали именно то, что слышали, и им казалось, что перед ними Галилей и его мучители.
Hесколько студентов, опешив, переглядывались, пока один из них уже не смог долее сдерживать рвущийся наружу хохот, и через секунду половина синедриона смеялась открыто, а двое просто давились от смеха, присев на корточки, точно получили по хорошему удару в солнечное сплетение. Ребята в запачканных землей телогрейках явно переиграли. Наконец понял это и Богомолов.
