— Свиданку с мужем надо бы.
— Кто он таков?
— Степан Голубцов, шахтер с Челябкопей.
— Бунтарь, большевик?
— Что вы, господин офицер, простой шахтер. Разрешите свиданку, может, одежонку какую надо или еще что. Дети ведь у нас, два сына.
— Голубцов, говоришь? — остро глянул он. — С большевиками спутался. Раньше-то вы ведь жили на Кочкарских приисках, он работал на фабрике Антонова?
Дрогнуло сердце Дарьи Кузьминичны: все знает этот офицер. И все же пропуск он Голубцовой дал.
В тюрьме решетки в два ряда. Между ними ходит часовой. Пятнадцать небольших окошечек. У каждого из них — часовые. Степан Викторович похудел, лицо бледное. На верхней губе алел рубец. Правая рука висела на перевязи — на грязной и испачканной кровью тряпке. Слезы застилали глаза женщины. Не вспомнила Дарья Кузьминична о наказе старика Салохи, — все смотрела и смотрела на мужа. Но Степан Викторович сам напомнил.
— Камень под крыльцом у входа в барак есть, ямка там…
— Кончай свиданку! — закричали часовые и стали отталкивать арестованных от окошечек.
Захлебнулась слезами Дарья Кузьминична, не обратила внимания на последние слова мужа. Вернулась домой, увидела осиротевших детей, снова всплакнула.
Распахнулась дверь, быстро вошел старик Салоха.
— Видела Степана? Что он передал тебе?
— Постой, постой… Что-то о камне под крыльцом у входа.
Быстро вышли Голубцова и Салоха на улицу, подошли к громадному камню. Вокруг никого не было. Женщина и старик начали сдвигать плиту. Из-за угла барака выбежал Ванюшка Анфилофьев. Вытирая пот с лица рукавом, быстро сказал:
— Почти у всех арестованных обыски уже прошли, вот-вот сюда нагрянут.
Втроем кое-как сдвинули камень, извлекли из ямы две папки и ящичек. Камень придвинули на прежнее место.
— Все сжечь, чтоб следа не осталось, — скомандовал старик Салоха.
Так сгорела вся документация подпольной организации копей.
Размешивая золу, старик сказал Анфилофьеву:
— Ты, Ваня, еще молод, долго жить будешь. Не забывай людей, документы которых мы сейчас сожгли.
— Не забуду, дядя Алексей, — кивнул юноша.
Через час в квартире появились колчаковцы. Они перевернули все в комнате, долго рыскали вокруг дома, перемещали с места на место бревна и крупные камни. Ничего не найдя, ушли.
И опять пришел старик Салоха.
— Ну, поняла? — прищурился он. — Не поспей мы с Ванюхой, многим труба получилась бы. И так за три дня душ тридцать колчаковцы забрали. Поезжай-ка дня через два-три к Степану, расскажи, что все в порядке.
И снова спешит Дарья Кузьминична в Челябинск, в тюрьму. Но ее попытки добиться свидания оказываются безуспешными.
— Всех отправили партиями на станцию, — буркнул фельдфебель. — Куда повезли — не знаю. Иди, иди, пока по шее не надавали.
Больше Голубцова ничего не добилась от него. Возвратившись на копи, встретила Клаву Хохлачеву.
— Не знаю, куда их угнали, — сказала похудевшая девушка. — Видела я Леню после ареста, когда приносила ему белье. Рассказывал, что бьют их сильно. Как сейчас помню его слова: «Не думай, что смерти боюсь. Жаль только, что я так мало сделал для счастья народа, для власти Советов». Ходила я в Челябинскую тюрьму вместе с мамой Лени. Он на прощание сказал: «Пусть на копях будет больше борцов за дело пролетарской революции, таких, как те, кто сидит сейчас в тюрьме — мужественные и преданные великому делу. Передай привет друзьям».
— Где же их теперь искать? — снова вырвалось у Дарьи Кузьминичны. — Знать бы, куда их повезли…
5
А эшелон с арестованными подпольщиками двигался к Уфе. Пищи не было. Давали одну воду.
Стучат колеса на стыках рельсов, вагон покачивает, и Леонид впал в тяжелое забытье. Слышится гудок паровоза, а Горшкову кажется в полусне, что это они с Клавой выбегают к разъезду Примыканино. И резко, почти физически ощутимо, качается береза, на которую влез Леонид, чтобы разглядеть чехов.
Кто-то толкнул Горшкова. Он приподнял голову.
— Слышь? Опять запели, — прошептал Илья Петряков. — Говорят, что в одном из вагонов едут женщины-подпольщицы вместе с Софьей Авсеевной Кривой. Вот они и поют.
— Да, да, теперь слышу, — ответил Леонид. — А что, если и мы! Товарищи! — громко сказал он. — Женщины поют, а мы чего в рот воды набрали? Помолчать еще на том свете успеем!
