– Я… передам ей, если увижу.
И поспешил по забрызганным грязью и нечистотами улицам к мельничному ручью. Запах кожи и дубильной кислоты стал до того едким, что окутывал Матиса, словно плащом. Вскоре показался искусственный ручей. В мутной воде со скрипом вращалось с дюжину мельничных колес. Несколько кожевников полоскали полученные кропотливым трудом лоскуты кожи и потом вешали их сушиться на деревянные рамы. Грязные дети со смехом пускали по волнам маленькие кораблики, другие помогали матерям скрести шкуры. Особенно храбрый мальчишка балансировал по колышкам и столбикам над ледяной водой.
Матису представилось, каким великолепным городом был когда-то свободный город Анвайлер. Сотни лет назад император Фридрих Гогенштауфен лично даровал ему право чеканить монету. Но, как и Трифельс, Анвайлер постепенно предавался забвению. Теперь город представлял собой селение не крупнее деревни, платил дань герцогству Цвайбрюкен и жил зловонным кожевенным ремеслом. Стены и дома приходили в негодность. Богатые купцы объезжали грязный городишко стороной, предпочитая торговать в Шпейере или Вормсе.
Пока Матис брел вдоль ручья к трактиру, мысли его то и дело возвращались к Агнес. В эти дни он ее почти не видел – слишком уж много свалилось на него работы. А если и улучал минутку, чтобы выбраться в крепость, отцу всякий раз что-нибудь приходило в голову. Матис все ждал, что Эрфенштайн вызовет его по поводу украденной аркебузы. Но, судя по всему, наместник пока не обнаружил пропажи. После того странного случая в лесу Агнес тоже ни разу его не навестила. Матис никогда не видел ее такой закрытой, как в тот вечер, когда она нашла кольцо на когте у сокола.
По-прежнему в раздумьях, юноша добрался до трактира, расположенного в конце тесного переулка прямо у городской стены. Как и все окружающие его дома, он представлял собой выкрашенное белым фахверковое строение. Когда-то трактир имел роскошный вид, однако теперь краска поблекла, и само здание покосилось, словно пострадало от сильной бури. «Зеленое древо» был одним из трех трактиров в городе. Так как располагался он вблизи ручья, то и посещали его в основном кожевники, составлявшие крупнейшую гильдию Анвайлера. Хотя временами сюда заглядывали, чтобы обсудить сделку, и более зажиточные ткачи и суконщики. На небольшой площадке перед входом росла высокая раскидистая липа. Отсюда трактир и получил свое название.
Матис нерешительно постучался. Через некоторое время дверь чуть приоткрылась, и за ней показалось свирепое лицо Дитхельма Зеебаха. Узнав Матиса, трактирщик облегченно кивнул.
– А, это ты! – проворчал он. – Я уж думал, стражники явились из-за налога на пиво. Наместник, будь он проклят, снова его задрал, а я отказываюсь платить. Пусть только вытащит меня на городской суд, уж он у меня получит!
Трактирщик нетерпеливо увлек Матиса внутрь.
– Давай, заходи. Йокель уже сказал про тебя, остальные ждут в дальней комнате. – Он едва взглянул на мешок, протянутый Матисом, и отставил его в угол. – Да-да, гвозди и топоры, я уж и позабыл про них… Заплачу потом, сначала представлю тебя остальным.
Дитхельм Зеебах повел Матиса по низкому, душному залу. После богослужения трактир только начинал заполняться народом. Несколько беззубых стариков дремали за кружкой вина, откуда-то доносились приглушенные голоса. Зеебах отворил дверь в дальнюю комнату, и голоса зазвучали вдруг ясно и отчетливо. Матис оглядел комнату: за большим дубовым столом собралось десятка полтора мужчин. Они о чем-то яростно спорили. Матис узнал некоторых из кожевников, канатчика Мартина Лебрехта и богатого ткача Петера Маркшильда. Даже аптекарь Конрад Шперлин среди них затесался. Этот щуплый человечек в очках и выбеленном берете был одним из немногих в Анвайлере, кто умел читать.
Но все внимание Матиса было приковано к Пастуху-Йокелю.
Сгорбленный, он сидел во главе стола. Крепкое туловище его беспокойно покачивалось из стороны в сторону. Он был жилист, с жидкой бородкой и длинными черными волосами, собранными в пучок. Над правым плечом торчал небольшой горб, что придавало ему некоторое сходство со злобным придворным шутом. В рваной льняной рубахе и потертых штанах из телячьей кожи Йокель по сравнению с другими ремесленниками походил на нищего. И все-таки, когда он взял слово, остальные тут же замолчали.
