Как раз для того-то, чтобы увидеть, как охотятся в далеких от Америки заокеанских странах, он и приехал к Сайласу Дину под предлогом доставки тому срочных писем с инструкциями Конгресса. Тим, однако, быстро раскаялся в своем любопытстве, поскольку способы, применяемые при охоте на оленя, лося, медведя или беркута в бескрайних лесах Нового Света, отличались от изысков охотничьего искусства французов или англичан, как ночь ото дня.
— Все эти скачки на нескольких десятках кляч в погоне за несчастной зверюгой, — объяснял он Жилю презрительным тоном, — это годится для баб, но не для мужчин. У нас ты увидишь, что значит до седьмого пота распутывать следы, запутанные так, что даже ирокезский колдун потерял бы свою волшебную силу, а потом схватиться со зверем втрое больше тебя самого.
Бесхитростный, как земля, на которой он родился, высокий и могучий, как деревья лесов Америки, Тим Токер и вел себя соответственно своему облику. Замкнутая жизнь на корабле во время плавания ему совершенно не подходила, и он принялся развлекаться как умел: чуть было не вызвал настоящий катаклизм, начав раздавать ром из своих личных запасов, совершил первый подвиг, поставив на место слетевшую с креплений пушку, угрожавшую пробить дыру в борту; второй его подвиг заключался в том, что он окружил своими заботами одну из трех коров, что шевалье де Терней взял на корабль. Кроме того, он проникся дружескими чувствами к молодому секретарю, говорившему на его родном языке и умевшему так внимательно слушать его увлекательные рассказы о земле Америки.
Беседуя с Жилем, Тим Молчаливый вволю наслаждался своей ролью рассказчика, так что к концу плавания юному бретонцу почти казалось, что он всю свою жизнь провел среди рыбаков Нантакета, квакеров Провиденса или жил среди индейцев — мохоков, могикан, сенека и ирокезов, наводивших ужас на территории в глубине страны. Жиль узнал также, что ром — лучший друг человека, когда тому приходится пересекать пешком замерзшие реки, и что почетным считается умение, выпив изрядное количество упомянутого напитка, не потерять ни капли рассудка.
С великим сожалением Жиль расстался в Ньюпорте со своим новым товарищем, который должен был выполнить порученное ему дело: доставить письма. Тим, однако, успокоил его:
— Я только обниму отца, передам письма мистера Дина, узнаю, что же Красные мундиры замышляют сейчас в окрестностях Нью-Йорка, и немедля возвращусь! Я хочу драться рядом с тобой!
Затем Тим Токер уселся в пирогу, одолженную ему его двоюродным братом, и приготовился пересечь Наррагансетскую бухту на веслах, будто он вовсе и не испытал все невзгоды двух с половиною месяцев плавания. Жиль тем временем устраивался на новых квартирах.
В это утро Жиль начал свой день как обычно.
С восходом солнца он покинул свою палатку, которую делил с сержантом Вайнбургом, уроженцем Гейдельберга, отношения с которым у Жиля были весьма поверхностными. Сержант не говорил ни по-английски, ни по-французски, а Жиль не знал немецкого. Удостоверившись в том, что погода стоит отличная и что легкая дымка над морем обещает жаркий день. Жиль быстрым шагом направился в сторону залива Аттон, собираясь искупаться.
В этой стране, где все казалось ему незнакомым, море было единственной стихией, которую он знал в совершенстве; и когда он погружался в морские волны, ему казалось, что он почти у себя дома. Поэтому-то он и плавал в море каждое утро в течение доброго часа, затем смывал с себя в маленьком пресном источнике морскую соль, а перед тем как одеться, несколько минут грелся на солнышке.
Такой режим не только восстановил его силы, частично утерянные во время долгого морского перехода, но и укрепил еще больше тело, приобретшее новую мощь и чудесный цвет пряника, так что его кожа стала цветом походить на кожу Тима Токера, лесного следопыта. Кроме того, занятия плаванием помогали ему не вспоминать некую снежную ночь у стен Ванна и сладость женских ласк, которую он тогда испытал. Жизнь в Бресте не давала Жилю возможности совершенствоваться в искусстве обращения с женщинами, зато во время плавания разговоры о женщинах не прекращались. С самого отплытия мужчины — солдаты и матросы, ушедшие в плавание, чтобы попасть на войну в далекой стране, где вовсе не намеревались поститься, — говорили только о женщинах. Все семьдесят дней, что Жиль провел в море, он слышал разговоры лишь о любви и о том, с каким нетерпением его сотоварищи ожидают знакомства с американками.
