К 25 июля все были размещены и воцарился строгий порядок, поддерживаемый железной рукой генерала. В левой части лагеря расположились четыре полка, артиллерия стояла справа, а кавалерию Лозена выдвинули вперед. Главный штаб был помещен в самом городе. Заболевших цингой и другими болезнями, которых было уже примерно с тысячу, что объяснялось длительностью нахождения в плавании, после снятия с кораблей поместили частью в госпитале Ньюпорта, частью в большом доме на острове Конаникут.
Приступили также и к восстановлению фортификационных сооружений, разрушенных англичанами. Все работы велись в порядке, тем более замечательном, что он был весьма непривычен, но приказы по экспедиционному корпусу обещали самые строгие наказания за грабежи, кражи и за малейшее насилие по отношению к жителям острова.
Военные действия все не начинались, так что других занятий, кроме обычного несения службы, не было, ибо никаких сообщений от высшего американского командования не поступало. Если Рошамбо и рассчитывал сразу по прибытии в Америку вступить в сражение, то он глубоко заблуждался. Известно было лишь, что Лафайет благополучно прибыл несколькими неделями ранее.
Зато появились англичане… Две недели спустя после прибытия французов в Ньюпорт мощная английская эскадра адмирала Грейвса встала у входа в Наррагансетскую бухту. Рошамбо стоило большого труда помешать взбешенному де Тернею напасть на англичан, чтобы прорвать блокаду: французские силы были втрое меньше английских.
— Прорваться? А куда затем плыть? — спросил он адмирала. — Мы даже не знаем, чего они от нас хотят. К тому же не забывайте, ведь Сартин требует, чтобы вы не покидали нас ни при каких обстоятельствах.
Адмиралу пришлось сдерживать свое нетерпение и внять доводам, приведенным Рошамбо. Поскольку англичане, похоже, не собирались атаковать столь хорошо защищенные позиции французов, ситуация могла еще долго оставаться без изменений. Обе эскадры враждебно наблюдали друг за другом, это подогревало ярость молодых офицеров и солдат, не понимавших, что же на самом деле происходит. Видеть врага и не напасть на него — что могло быть глупее!
Жиль придерживался того же мнения, что Ноайль, Ферсен, Рошамбо-младший, Диллон, Дама и другие молодые офицеры, открыто говорившие, что не понимают, зачем они находятся здесь. Во время всего долгого плавания он все свободное время отдавал совершенствованию в искусстве владения шпагой и саблей, беря уроки у мастера фехтования Сентонжского полка. Постоянные упражнения настолько развили его талант, что он горел желанием проявить его, но, с тех пор как Жиль сошел на берег, ему приходилось ограничиваться ежедневными поединками с Акселем Ферсеном, чтобы не растерять полученные навыки.
В свойственной ему сдержанной манере швед дарил Жиля своей дружбой. Увидев, что Жиль стесняется того, что он едва ли не единственный штатский среди таких славных воинов, Ферсен добился у Рошамбо разрешения включить юношу в списки Королевского Депонского полка, чтобы Жиль смог носить военную форму. Жиль чуть было не расплакался от радости, когда впервые облачился в синий с желтым мундир, хотя это и была форма иностранного полка, потому что с этого момента он из жалкого писаришки становился полноправным членом огромной семьи, какой была армия в походе — так далеко от своих обычных квартир. Благодаря этому превращению, он сильно вырос в глазах своего нового друга — Тима Токера…
Тим был одним из двоих таинственных американцев, которых «Герцог Бургундский» принял на борт в Бресте. В действительности вся их таинственность заключалась в том, что им было поручено доставить по назначению личные письма Бенджамина Франклина и Сайласа Дина, адресованные их семьям. Юному Токеру, сыну пастора из Стиллборо на Потакет-Ривер, были особо доверены письма толстяка-агента Объединенных колоний , который был родом из Коннектикута, то есть почти земляк. Тим вовсе не походил на тайного агента. Это был простой парень, умеренно богобоязненный, любопытный, как кошка, да и походка его была бесшумной и грациозной, как у кошки. Человек он был молчаливый, так как обыкновенно произносил не более десяти слов за час. Только если речь заходила об охоте или о рыбной ловле, то Тим мог болтать, как пьяный попугай.
