И действительно, один из ставней с треском отлетел. Раздался выстрел, и пуля просвистела на волосок от Корентины. Она вскрикнула, и, как эхо, раздался безумный смех Тюдаля. Но Жиль был уже возле наружной двери, отодвинув засовы, открыл ее и спрятался за одной из створок.
Прямо перед собой он увидел мужчину и выстрелил. Тот рухнул наземь. Тем временем Корентина смело пробралась ко взломанному окну и, держа двумя руками тяжелый пистолет Тюдаля, резко выпрямилась и выстрелила наугад… Наградой был ей стон, перешедший в хрип.
— Попала! — воскликнул Жиль. — Молодец, малышка!
Впервые он увидел, как она улыбнулась. Это была странная, робкая улыбка, казавшаяся гримасой на ее покалеченном лице.
— Рядом с таким парнем, как ты, шевалье, нетрудно самой стать храброй! — воскликнула она. — Если тебе еще когда-нибудь понадобится устроить что-нибудь подобное в Бретани, вспомни о Корентине! Мой отец служил в Корабельном полку: это он научил меня стрелять… но зевать нельзя: остался еще один, и Морван недалеко.
— Собаки! — проревел Тюдаль. — Почему эти олухи не спускают собак?
Жиль был уже во дворе. Он увидел человека, бегущего к сараю, из которого доносился неистовый лай.
— Стоять! — крикнул он. — Бросай ружье и ни с места или тебе конец…
Крестьянин, одетый в куртку из козьих шкур и широкие в складку штаны, с волосами, торчавшими словно солома из-под круглой шляпы, остановился как вкопанный, но ружья не выпустил, резко повернулся и выстрелил. Пуля попала в дверной косяк, но второй пистолет Жиля уже произвел свою смертоносную работу. Последний охранник Тюдаля пошатнулся, ноги его подкосились, и он упал лицом в грязь.
Жиль спокойно вернулся в дом, тщательно закрыл дверь и прислонился к ней. Его холодный взгляд окинул всю комнату, остановился на недавно танцевавшей девочке, которая теперь, зажав в руке кость, с отсутствующим взглядом притаилась под столом, затем повернулся к своей союзнице, смотревшей на него так, как будто он был самим Архангелом Михаилом.
— Возьми эту малышку с собой, Корентина, и ступай домой. То, что я сейчас буду делать, — не для женских глаз.
Девушка рассмеялась.
— А то, что ты делал до этого, — для женских глаз? Знаешь, шевалье, мой покойный отец сказал мне однажды: хороший солдат не идет спать в разгар сражения.
— Он был прав, и ты хороший маленький солдатик! Но бой закончен. Настал час правосудия, и я не хочу, чтобы ты стала помощником палача…
Она встала перед ним с вызывающим видом и улыбнулась во весь свой большой красивый рот.
— Думаю, что ради тебя я и не на то бы пошла, шевалье. Ты от меня так просто не избавишься! Я остаюсь! Я хочу видеть все до конца. А эта…
Она вытащила девчонку из-под стола и заставила ее встать на ноги, но тотчас отпустила, а девчонка, икая, снова рухнула на пол.
— Фу! — сморщилась Корентина. — Она пьяна в стельку! Пока мы на нее не смотрели, она, видно, вылакала все, что осталось в бутылках.
Надо положить ее на скамью, она на ногах не стоит: засыпает.
Пожав плечами. Жиль подошел к Тюдалю, который все еще лежал около камина. Он теперь молчал, но посеревшее лицо, пот, стекавший широкими струйками по щекам, выдавали его страх.
Гибель его людей поубавила у него гонору, и он с ненавистью и ужасом смотрел на стоявшую перед ним высокую мрачную фигуру.
— Если ты знаешь какую-нибудь молитву, Тюдаль де Сен-Мелэн, сейчас самое время ее прочесть, — сурово произнес Жиль.
— Ты и вправду хочешь убить меня? Дай мне хотя бы возможность защищаться! — взмолился тот.
— А ты дал Жюдит возможность защищаться?
— Я имел право делать то, что я сделал! — проревел Тюдаль. — Она не подчинилась мне, старшему брату… Она опозорила имя Сен-Мелэнов, связавшись с этим отродьем. Я вынес ей приговор!
Девушка из нашего рода не может стать госпожой Керноа!
Волна отвращения захлестнула Жиля. У этого ничтожества Тюдаля было еще достаточно дворянской спеси, и он воображал себя поборником справедливости!
— Я тоже свершу правосудие… — только и сказал он. — Вот твой приговор!
Взяв вытащенные Корентиной веревки, он выбрал самую длинную, затем, измерив на глаз высоту потолка, вскочил на стол, расшвырял ногами блюда и тарелки с остатками еды, и перекинул веревку через главную балку под потолком, Тюдаль с тревогой следил за его приготовлениями.
