Брунетти не ответил, и Сартор произнес:
– Я попросту не заглядывал к нему в портфель.
Рука охранника съехала к краю кровати. Большим и средним пальцами он схватился за простыню и стал скатывать ее в тонкий валик. Вперед-назад, вперед-назад – словно поглаживал кошку…
– И что произошло потом? – спросил Брунетти в надежде, что это именно тот вопрос, который Сартор желает услышать.
– Никерсон захотел Доппельмайера.
– Что-что? – переспросил Брунетти, хотя и знал, что речь идет о сборнике астрономических таблиц.
– Атлас звездного неба, – пояснил Сартор со снисходительностью эксперта. – В библиотеке был всего один такой, и Никерсон сказал, что хочет его получить.
– Почему именно его?
– Для клиента. Так сказал мне Франчини.
– Что было дальше?
– Франчини был человек осторожный. Он заявил, что это слишком ценная книга и трогать ее не стоит. К тому же она слишком большая. Франчини сказал Никерсону, что не будет в этом участвовать, что бы тот ни говорил и ни предлагал.
Стараясь выглядеть как можно более бесстрастным, Брунетти поинтересовался:
– А дальше?
Сартор некоторое время решал, как лучше ответить.
– Франчини велел мне, – это было накануне, до того, как сбежал Никерсон, – чтобы я на следующий день подошел к американцу в читальном зале и сказал, что придется забрать у него одну из книг, которыми он пользуется, – ее запросила другая библиотека. Мол, это его испугает. Так и вышло!
– Но зачем Франчини это понадобилось? – спросил комиссар.
– По его словам, они с Никерсоном поругались из-за Доппельмайера, потом – из-за денег. – Истолковав выражение лица Брунетти как примитивное любопытство, Сартор продолжил: – Он, Франчини, заявил, что хочет избавиться от этого американца, потому что боится его.
«А, вот оно что!» – подумал Брунетти. Так вот в чем они хотят его убедить! Вне всяких сомнений, причиной смерти Франчини были деньги, но никак не ссора между этими двумя, о которых говорил Сартор.
Брунетти уже давно пришел к выводу, что одним из последствий глупости является невозможность даже представить себе, каково это – быть умным. Глупый человек, конечно, знает слово «ум» и даже встречал людей, которые соображают быстрее его, и все же его собственное монохромное восприятие мира не позволяет ему ощутить разницу. Вот и Сартору не дано понять, что его история шита белыми нитками… Брунетти не знал, чего ему хочется больше – ударить охранника или пожалеть его.
От необходимости сделать выбор его избавил звук приближающихся шагов, и на этот раз он донесся не с улицы, а из соседней комнаты.
– Комиссарио! – позвала его Клаудиа.
Брунетти встал и направился в соседнюю комнату. Гриффони стояла посреди гостиной. Жена Сартора застыла на пороге кухни.
– Мы с синьорой очень хорошо поговорили, – сказала Клаудиа, оборачиваясь и улыбаясь хозяйке дома.
Ее голос звучал мягко и вкрадчиво, и по спине у Брунетти побежали мурашки. Он закрыл дверь в спальню и приблизился к коллеге.
– О том, как трудно сводить концы с концами, когда в семье всего один добытчик…
Синьора Сартор на заднем плане согласно кивнула, словно эту истину могла понять только женщина. Она выглядела более спокойной. Наверное, Клаудиа напоила ее чем-то сладким, а может, даже заставила поесть.
Глядя на синьору Сартор, Гриффони спросила:
– Правда, Джина?
– Да. Из-за этого кризиса зарплаты не растут, зато все постоянно дорожает.
Да, она была гораздо спокойнее – ничего общего с той взволнованной женщиной, которая впустила их в дом.
– Поэтому теперь обо всем приходится думать, – продолжала Гриффони с нажимом. – Поменьше выбрасывать, ограничиваться тем, что есть. – Она взглянула на Брунетти. Ее голос прозвучал фальшиво, но супруга Сартора этого не заметила. – Синьора говорит, что ее муж боится потерять работу.
Джина тут же помрачнела и соединила руки перед собой, как будто ее ладони могли утешить друг друга.
Брунетти подумал, что и самой Гриффони не помешало бы выпить чего-нибудь сладкого, но она давала ему понять: все это не просто так. И вдруг, словно вспомнив что-то, Клаудиа повернулась к синьоре Сартор и произнесла:
– И это было очень мудро с вашей стороны – не позволить мужу выбросить эти сапоги.