— Потенциальный самоубийца, составитель некрологов убивает больного дипломата, — возвестил диктор, явно наслаждаясь зловещим звучанием заголовка.
Ощущая, как холодеют конечности, а где-то внутри становится жарко, Питтман в ужасе слушал диктора, и хотя тот пересыпал свою речь словами «предположительно» или «возможно», тон его не оставлял никаких сомнений в виновности Питтмана. По сообщению полиции Скарсдейла, действующей в сотрудничестве с отделом по расследованию убийств Манхэттена, Питтман перенес нервное потрясение, вызванное смертью сына, и решил покончить с собой. Несчастный зашел так далеко, что даже сочинил свой собственный некролог. Его коллеги сообщили, что он был постоянно углублен в себя и отстранен от реальности, а также имел идею фикс в отношении Джонатана Миллгейта. Его одержимость родилась семь лет назад, когда журналист без всякого на то основания решил, что Миллгейт вовлечен в скандал, связанный с военной промышленностью. Питтман буквально преследовал Миллгейта, и тому пришлось обратиться за помощью в полицию. Нарушение психики привело к тому, что Питтман вновь зациклился на Миллгейте, решив, видимо, убить сначала его, а потом себя. Государственный деятель, уже преклонного возраста, лежал на реабилитации после инфаркта в одной из нью-йоркских больниц. Извещенные об опасности помощники Миллгейта в целях предосторожности перевезли его в особняк вблизи Скарсдейла. Питтман, однако, сумел выследить их, проник в помещение, где находился Миллгейт, отключил систему жизнеобеспечения, что и привело к летальному исходу. Отпечатки пальцев на наружной стороне дверей и медицинском оборудовании принадлежат Питтману. Кроме того, медицинская сестра видела, как он бежал от ложа больного. Чек, выданный водителю нью-йоркского такси, значительно сузил масштабы поисков и сделал Питтмана Главным подозреваемым. Подозреваемый пока на свободе.
Питтман слушал, смотрел, тщетно стараясь унять дрожь. Ему казалось, что он сходит с ума. Несмотря на перемены во внешности, все посетители ресторана наверняка поняли, что им показали его фотографию. Надо бежать, пока не вызвали полицию. Полиция. Питтман вышел из ресторана в полном смятении, низко опустив голову. Никто не пытался его задержать.
"Может, я поступаю неправильно? Может, следует пойти в полицию и все рассказать, объяснить, что они ошибаются? Ведь я не убивал Миллгейта, напротив, пытался ему помочь.
А как насчет того, кого ты прикончил в своей квартире? Он еще там, если дружки не убрали его. Неужели в полиции тебе поверят на слово? Только появись там, сразу окажешься за решеткой.
Ну и что? Там по крайней мере я буду в безопасности. Нагрянувшие в мою квартиру бандиты не достанут меня.
Ты в этом уверен? Вспомни, семь лет назад тебе сломали челюсть не где-нибудь, а в камере в Бостоне. Система безопасности может опять не сработать. Но на этот раз тебя непременно прикончат".
Войдя в ресторан, Питтман огляделся: не уставился ли на него кто-нибудь. Но, по-видимому, всем было плевать. Либо они не смотрели телевизионную передачу, либо не связали показанное с ним лично. К тому же здесь никто не знал его имени. Только повар. Но сейчас повару не до него, работы невпроворот.
— Как дела, Мэтт? — спросил он, увидев Питтмана. — Столько времени не показывался, а теперь зачастил, уже второй вечер здесь. Так что скоро наберешь прежний вес. Что будешь есть?
Банкомат проглотил его карточку, и Питтман кисло сказал:
— У меня паршиво с наличностью. Не возьмешь ли чек?
— До сих пор у тебя все было в порядке.
— И еще я хотел попросить у тебя двадцатку взаймы.
— Это за то, что я тебя кормлю? Невысоко же ты ценишь мои кулинарные способности.
— Ну так десятку.
Повар отрицательно покачал головой.
— Неужели дела совсем плохи?
— Хуже не бывает.
— Ты разбиваешь мне сердце, — продолжал повар. — О'кей. Но только для тебя, как исключение. Никому не протрепись о моей слабости.
— Это будет нашей тайной. Я очень ценю твою доброту, Тони. А сейчас дай мне салат, хороший кусок мяса, картофельное пюре, побольше подливки, зеленый горошек и морковь, затем стакан молока и кофе. Кофе, кофе, кофе. После этого мы обсудим десерт. Я просто помираю с голоду.
