– Что?
– Чтобы было отопление, мы собираем деньги на уголь. Можете ли вы сделать свой взнос?
Подумав, она добавила:
– Это, конечно, не обязательно. Но желательно.
– У меня есть деньги, мадемуазель.
Я протянула ей ливр.
– Только, пожалуйста, сделайте так, чтобы топили пожарче.
Она опустила монету в специальный полотняный мешочек.
– Это моя обязанность, сударыня. Мне так приятно быть чем-то полезной.
– Можно ли узнать, кто вы? – спросила я улыбаясь.
– Дезире. Дезире де Курби. По крайней мере, до сегодняшнего вечера.
– Почему до сегодняшнего?
– В семь вечера я стану виконтессой д'Эрвильи.
Мало-помалу я понимала, в чем дело.
– Вы обвенчаетесь? Здесь?
– Да. Здесь есть священник.
Она весело произнесла:
– Если хотите, приходите на наш свадебный ужин.
– Вот как, будет и ужин?
– Да. Салат из капусты, пирог и вино.
Эта милая Дезире, казалось, абсолютно освоилась с тюрьмой. Ее даже не тревожила мысль о том, что поздно вечером явятся жандармы со своим всегдашним списком и что в камере станет меньше людей. Их повезут в Консьержери – преддверие гильотины…
– Вы давно здесь? – спросила я тихо.
– Пять месяцев.
– А господин д'Эрвильи, ваш жених?
– Только три.
– И в чем же вы обвиняетесь?
– Я – в том, что аристократка. А он защищал свою арестованную сестру.
У меня сжималось сердце, когда я смотрела на Дезире. Возможно, она слишком молода, чтобы сознавать весь ужас положения. Всю чудовищность происходящего.
– Здесь только аристократы, Дезире?
– Большинство. Вы придете?
– Да, – пообещала я.
– А как вас зовут? – поинтересовалась она.
– Принцесса де ла Тремуйль.
По лицу Дезире промелькнуло удивление. Она отошла от меня, но я видела, как она что-то прошептала на ухо другой женщине – видимо, обо мне. Что ж, теперь у меня не будет необходимости представляться каждому.
Рядом со мной какой-то толстяк читал Вольтера, время от времени гневно подчеркивая абзацы карандашом. Другой мой сосед, старик лет семидесяти, вежливо обратился ко мне, спрашивая, не помешает ли мне запах его трубки. Я сказала, что пет. Мы разговорились. Его имя было Луазроль, он был генерал-лейтенантом королевской армии и в Семилетней войне потерял ногу. Вместе с ним в тюрьме сидел его молодой сын.
– Вот он, видите? Спит, – с нежностью произнес старик. – Это все-таки лучше, чем просто ожидать вечера.
Приближение вечера все ожидали с жутким страхом. Придут жандармы со списком и увезут кого-то в Консьержери. Но кого? Этого никто не знал. Пожалуй, только я знала, что не меня.
Меня еще будут допрашивать, водить по комнатам. Мне еще предстоит выполнить свою задачу. И только тогда Фукье-Тенвиль вспомнит обо мне и внесет мое имя в список.
Мне стало тошно; отвратительно засосало под ложечкой. Почему я не попросила у Батца цианистого калия? Все лучше, чем гильотина. Хотя, как утверждает революционный медик Кабанис, при гильотинировании ощущается лишь «легкая свежесть» на шее.
Но, как ни странно, на некоторое время я уснула, натянув на себя одеяло. И снова мне приснилась Эстелла де ла Тремуйль, и снова она уговаривала меня вернуться в Бретань. Я не понимала, почему этот сон повторяется и какой в нем смысл. Уж сейчас-то, в тюрьме, я никуда не могла вернуться.
Проснулась я уже вечером. За полотняной занавеской с помощью других женщин прихорашивалась Дезире де Курби. Я услышала, как жалобно она сетует на то, что у нее нет даже подобия фаты, и вновь поразилась. Эта девушка явно не понимала, в каком ужасном положении находится. Но сколько наивного мужества было в этом непонимании.
Я оглядела свое нарядное платье и, внезапно, решившись, ровной полосой оборвала широкое белое кружево, обрамлявшее подол юбки. Юбка будет чуть короче, но это не беда. У меня в руках теперь была почти настоящая фата. Я подошла к занавеске.
– Кажется, я могу помочь вам, Дезире.
Она вскрикнула от радости и сразу же набросила кружево на волосы. Я помогла ей живописнее уложить его. У других женщин нашлись даже шпильки.
– Вы прелестно выглядите, – сказала я ласково.
Под руку со своим женихом, юношей лет двадцати, она шла к наспех сооруженному алтарю, гордая и счастливая. Отец Ансельм, неприсягнувший священник, был таким же узником, как и мы. Он обвенчал влюбленных по всем правилам. Я стояла и поражалась. Я никак не ожидала, что в тюрьме будут заведены такие правила.
