Я побледнела. Только этого нам и не хватало! Схватив брата за руку, я гневно крикнула:
– Так чего же ты ждешь? Пока нас не заберут? Бери Аврору и уходим.
Розарио очень выразительно постучал пальцем по лбу.
– Как уходим? Куда? На улицу? Так ведь нам даже одеться не во что. Надо найти новое жилье.
– И долго ли продлятся поиски? – спросила я тоскливо.
– Да я спрошу у приятелей, где можно поселиться. Дня через два мы переедем на новое место.
Он высморкался в мой платок и отдал его мне. Я молча размышляла. С какими приятелями знается Розарио? В нынешнее время иметь приятелей – непростительная неосторожность.
– Но Белланже. Он ведь приведет сюда комиссаров секции. Брат ухмыльнулся.
– Как приведет? В ближайшее время он будет занят только собой, уж ты поверь. Он и с места не может сдвинуться. Ему не до доносов.
Я упрямо покачала головой.
– Одно другому не мешает.
– Ты слишком подозрительна. У него явно сломана нога. На некоторое время я нас обезопасил… Ну, ступай в комнату. Запритесь там с Авророй и ждите меня, я скоро вернусь.
Я вспомнила, что собиралась к гражданину Коффиналю, судье Революционного трибунала. В конце концов, если Розарио полагает, что пока нам ничего не грозит, а Белланже так плох, почему бы не исполнить свое намерение? Мне нужно узнать хоть что-нибудь о Рене.
– Я тоже иду в город, Розарио.
– Куда?
– На рынок, – слукавила я.
Розарио все равно ничего не знал о Рене Клавьере. Да если бы и знал, то мое решение пойти к Коффиналю счел бы безумием.
Мы вышли на улицу Сен-Жак вместе. Я опиралась на руку Розарио, чувствуя, какая она сильная и надежная, и, как я ни старалась настроиться на пессимистический лад, тревога моя все таяла, и я понемногу успокаивалась.
3
Было холодно. Свинцово-черные тучи нависали над городом. Стало накрапывать. Зябко поеживаясь, я плотнее запахнула шаль. Для полного счастья мне не хватало только дождя… Сегодня, вероятно, мой черный день. Приставания Белланже, его драка с Розарио, угроза ареста, и, наконец, дождь. Я искоса поглядела на брата, шедшего рядом. Кажется, утреннее происшествие лишь изрядно позабавило его, и только. Он ничуть не волнуется. Честно говоря, сейчас мне хотелось побыть одной, но Розарио заявил, что берется меня проводить. Возражать было бессмысленно. Не могла же я ему сказать, что наврала насчет рынка, что на самом деле мне нужно на улицу Сен-Жермен-д'Оксерруа, в дом судьи Коффиналя. Не перемолвившись ни словом, мы с братом прошли по Малому мосту и свернули на улицу Сен-Бартелеми.
У одной из винных лавок нам невольно пришлось остановиться. Улицу заполнила большая толпа. Накрапывал дождь, но зеваки явно не обращали внимания на скверную погоду. Я увидела пьяного санкюлота, взобравшегося верхом на осла, покрытого вместо попоны фиолетовой епископской сутаной. Под хвостом у осла болталась книга с золотым тиснением – требник ими Библия, по всей вероятности. Сжимая в руке просфору, санкюлот протянул испуганному лавочнику драгоценную чашу – украденную из церкви чашу для причастия. Лавочник поспешно наполнил ее вином; санкюлот, захлебываясь, выпил его, желая, наверное, довести себя до полной кондиции, а потом, хохоча, сунул ее в морду ослу. Тот отмахнулся, выбив мордой чашу из рук недоумка. Сверкнув золотом, сосуд покатился в пыль. Не долго думая, санкюлот швырнул на землю просфору, протянул грязные руки к небу и, покачиваясь на осле, стал выкрикивать бессвязные фразы из разных молитв, добавляя в конце каждой нецензурную брань. Толпа хохотала. Набожные старухи тайком крестились и спешили поскорее уйти.
Процессия патриотов-дехристианистов поплелась вверх по улице Сен-Бартелеми…
– Ну как? – проговорила я, глядя на Розарио.
Эти люди всегда вызывали у меня омерзение, я свыклась с этим чувством. Только что увиденная сценка не была чем-то новым, необычным. Давно уже уничтожены воскресенья, дни особых богослужений, праздники святых. Комиссары Конвента грабили в департаментах церкви и целые ящики награбленного приносили во Дворец равенства. Церковная утварь отправлялась на чеканку монет. Повсюду звучали требования заменить Бога священников Богом санкюлотов и ввести культ Разума, Свободы или Иисуса в красном колпаке. А совсем недавно сам епископ Парижа Гобель вместе с другими священниками явились в Конвент и публично отреклись от сана, а вместо митры нацепили красные колпаки. Именно сегодня в Соборе Парижской Богоматери устраивалось «богослужение». На алтаре богиня Свободы, певичка из Оперы, пела гимн в честь Разума. Его, видимо, представляли здесь Конвент и Коммуна в полном составе.
