Тревайз с трудом пережил долгие часы, пока корабль, вылетевший с орбитальной станции, добирался до них.
Будь ситуация более обычной, Тревайз послал бы сигнал вызова, попытался бы наладить связь. Если бы ответа не последовало, предпринял бы какое-то решительное действие.
Но он был безоружен, ответа ждать было нечего, и не оставалось ничего другого — только ждать. Компьютер ни на какие его призывы не отвечал, если речь шла о действиях за пределами корабля.
А внутри все работало нормально, все системы жизнеобеспечения — в полном порядке. И он сам, и Пелорат физически чувствовали себя, как обычно. Но от этого толку было мало. Умом Тревайз понимал, что жизнь висит на волоске, неизвестность угнетала его. У него даже аппетит пропал, и поэтому он ошарашенно поглядел на Пелората, который как ни в чем не бывало откупорил маленький контейнер с куриным филе и принялся спокойно, методично поглощать содержимое.
— Эй, Джен! — окликнул его Тревайз. — Что за пакость ты ешь? Воняет жутко!
Пелорат удивленно принюхался.
— Нормально пахнет, Голан.
Тревайз расстроенно покачал головой:
— Не обращай на меня внимания. Просто я в отчаянии. Только… ты бы вилку взял, что ли? А то пальцы у тебя будут курицей вонять весь день.
Пелорат обескураженно воззрился на собственные пальцы.
— Виноват… Даже не заметил. Думал о чем-то другом.
— Наверное, — саркастично предположил Тревайз, — пытался угадать, какого именно вида существа прибудут к нам?
Ему было нестерпимо стыдно, что сам он не так спокоен, как Пелорат. Он ветеран флота (пусть даже в мирное время), а Пелорат — историк. И вот, пожалуйста, историк преспокойно вкушает курицу, а он…
Прожевав очередной кусок, Пелорат пустился в рассуждения:
— Невозможно, знаешь ли, представить, какое направление может принять эволюция в условиях, отличных от тех, что были на Земле. Вероятности не бесконечны, но их может быть много. Однако я возьму смелость предсказать, что здешние обитатели вовсе не обязательно жестоки и обойдутся с нами милосердно. Будь это не так, нас бы уже не было в живых.
— Смотри-ка, Джен, ты еще способен рассуждать, ты так спокоен. А у меня нервишки пошаливают, несмотря на транквилизацию. Внутри меня зреет желание встать во весь рост и вступить в бой! Почему, зачем к нам летит этот корабль и почему он летит так медленно, черт бы его побрал!
Пелорат сказал:
— Я человек пассивный, Голан. Всю жизнь провел за чтением сообщений в ожидании новых сообщений… Ничего не делал, только ждал. И сейчас жду. Ты же человек действия, потому тебе так больно, когда действовать невозможно.
Тревайз усмехнулся, напряжение немного спало.
— Видать, я недооценивал твоей способности к логической оценке, Джен.
— Да, недооценивал, — согласился Пелорат. — Даже наивный кабинетный ученый иногда кое-что смыслит в жизни.
— А опытный политик порой не смыслит ни черта.
— Я этого не говорил, Голан.
— Это я говорю. Раз так, надо действовать. Что я могу? Могу наблюдать. Корабль уже достаточно близко, можно разглядеть как следует… так… знаешь, он весьма, весьма примитивен.
— Да?
— Ну, если он — продукт деятельности негуманоидных умов и рук, то запросто может быть примитивным.
— Ты думаешь, это артефакт чужой цивилизации? — спросил Пелорат, и лицо его слегка порозовело.
— Не могу сказать. Но подозреваю, что артефакты, как бы сильно они ни отличались от культуры к культуре, никогда не бывают так пластичны, как продукты генетических различий.
— Это ты так думаешь. Нам известны лишь различные культуры, но не известны различные разумные виды, поэтому мы не можем судить, насколько сильно могут отличаться друг от друга артефакты.
Рыбы, дельфины, пингвины, креветки, даже двуногие неземного происхождения — наверное, есть и другие — решают проблему передвижения в вязкой среде за счет обтекаемости и внешне не отличаются друг от друга настолько сильно, насколько велики их генетические различия. С артефактами может быть то же самое.
