И, вообразите себе, эта сладкая парочка на полном серьезе начала нами командовать. Новоявленные командиры требовали обращения к себе по всей форме, отчитывали нас перед строем, по собственному почину устраивали в жару марш-броски с полной боевой выкладкой, стучали на нас кадровым офицерам и даже отправляли в наряды. В одночасье свои в доску однокашники превратились в тупых солдафонов. Может, к ним вернулся казарменный рефлекс, а может, они радостно мстили нам за свои бесцельно прожитые армейские годы. Когда один смельчак прилюдно назвал одного из них калифом на час, тот, не поняв интеллигентного обращения, влепил ему три наряда вне очереди, и бедолага ночами драял на кухне котлы и кастрюли.
Неясно было одно: ведь всего через два месяца ретивым сержантам со всей неизбежностью предстояло вернуться в разряд рядовых пятикурсников, притом не самых смекалистых. И тогда придется просить у злопамятных и мстительных однокашников сдуть конспект, пособить с курсовой и дипломом, выручить шпаргалкой. Так неужели краткий миг дешевого превосходства настолько застит разум?
Начальниками не рождаются, ими становятся, притом не факт, что навсегда, но какие же чудесные метаморфозы происходят с людьми в этот миг! Когда осознаешь себя над кем-то. Когда получаешь пусть даже крохотную власть над другими. Человека назначают заведующим отделом из трех человек, и назавтра его не узнать. Кто-то скажет, что это непреложный закон службы, что с креслом меняются убеждения; надо признать, в этом есть правда, хотя и не вся.
Хорошо начальникам, пришедшим со стороны: установил свои правила – и будьте любезны исполнять. Сложнее тем, о ком Стругацкие писали: воспитаем Бабу-Ягу в своем коллективе. Тут встречаются разные типы: и подобия наших сержантов (которые, как вы догадываетесь, на гражданке свое получили по полной), и более сложные персонажи, которые не ломают с ходу об колено вчерашних товарищей, а продуманно и планомерно возвышаются над ними, используя все богатство административных приемов. Но есть еще один тип руководителя «из своих», и он, пожалуй, наиболее интересен.
Автор наблюдал такого персонажа – образованного, прекрасно воспитанного, доброго товарища. Когда его назначили руководителем министерского департамента, в котором проработал десяток лет, он начал управлять «мягкой лапой» – без нажима, демократично и либерально, надеясь на лояльное усердие давних коллег. Но вскоре убедился, что взаимопонимания не получается. Зная мирный нрав шефа, его не боялись, работали вяло, для вида. Департамент на глазах стал сдуваться, и не склонное к церемониям вышестоящее руководство устроило новому руководителю жестокий, грубый разнос.
И вот тогда, испытав нешуточный страх за собственную карьеру, он взъярился на сонных подчиненных и огнем и мечом начал наводить порядок. Он конечно же спасал себя. Всегда дороживший расположением коллег, теперь он осознанно делал все, чтобы его боялись и ненавидели. Изо всех сил истреблял гуманные чувства, это было очень трудно, противилась мягкая натура, мешал незлобивый характер. Он не был волкодавом по крови, – он лишь играл роль зверя, причем играл очень неплохо. Кстати, играет до сих пор.
Хотя уже перенес два инфаркта.
Рано или поздно наступает момент, когда человек становится тем, что называют уходящей натурой. Тому причин немало. Возраст, несущий немощь. Ощущение своей ненужности. Потеря интереса к труду, к творчеству. Да мало ли что. Вот, к примеру, номенклатура советских времен утрачивала смысл существования, как только теряла руководящее кресло. Многие после этого превращались в труху, а то и покидали до времени бренный мир.
Эта категория граждан всегда занимала автора, вот почему с таким пристрастием допытывался о причинах добровольного ухода в отставку человека, которого давно знаю. Пройдя путь от инженера до директора крупного комбината и завершая карьеру членом коллегии промышленного министерства, в шестьдесят лет он, никем не понуждаемый, собрался на пенсию.
– Понимаешь, – ответил он на вопрос, не боится ли повторить судьбу советских чиновников, – у этих людей не было ни свободы, ни денег, одна должность. Но сейчас-то совсем другие возможности. Мир открыт, есть доступ ко всему, что тебе интересно. Удовольствия от работы я уже не получаю, без ощущения власти легко обойдусь, всем все давно доказал. Жизнь жалко, честное слово, много ли ее осталось?
