– Зато ненужного валом! – Натка обернулась ко мне и подбоченилась. – Ты ж не забыла, что я владелица старинной усадьбы?
– И-и-и?
Как-то один из пламенных воздыхателей сестрицы в порыве невиданной щедрости одарил ее домом в деревне. Дом был, положа руку на сердце, так себе – приют спокойствия, трудов и вдохновения для многих поколений жучков-древоточцев, а деревня больше походила на полузаброшенный хутор в глухом закоулке области, но Натке нравилось называть себя владелицей старинной загородной усадьбы. Сестра даже сумела извлечь из факта обладания этой неликвидной недвижимостью несомненную пользу, подружившись с соседями. Василий Петрович и Татьяна Ивановна – милейшие люди, учителя на пенсии. Своих детей у них нет и не было, и они всегда с удовольствием принимают у себя Наткиного сынишку Сеньку, который у них и сейчас жил, кстати.
– Думаешь, получится найти покупателя на эту развалюху? – усомнилась я.
– Да я не собираюсь продавать сам дом. – Шамаханская царица, пританцовывая, поставила передо мной тарелку с яичницей. – Ешь! Я думаю разобрать хламовник на чердаке, там полно разного прикольного старья…
– Ой, да кому оно нужно?
– Ты че, мам, совсем темная? – С тюленьим фырканьем в кухню занырнула моя непочтительная дочь. – Винтаж щас в большой цене! А это что за тортик? Я возьму?
– Вымой руки и сядь за стол. Тортик к чаю. Натка уже поставила чайник! – строго сказала я. – Что за манера таскать вкусняшки в комнату и есть их у компьютера? Опять придется пылесосить клавиатуру от крошек!
– Ах, воспитывайте меня, воспитывайте! Сашка закатила глаза, но все же плюхнулась на табуретку.
Натка забрала со стола коробку с целым тортом и вернула одно блюдечко со скромного размера кусочком.
– Он же сливочный с шоколадом, – нахмурилась Сашка.
– Твой любимый, – кивнула я.
– Уже нет, – дочь ковырнула тортик и поглядела на содержимое ложки, как пролетарий на буржуя. – В следующий раз бери морковный с белковым кремом, он не такой калорийный.
– И не такой вкусный. – Я отдала Натке пустую тарелку и приняла блюдце со своей порцией торта. – У-м-м-м!
Сашка снова фыркнула, не спеша набрасываться на десерт.
Я посмотрела на нее внимательно: не заболела, нет?
Щеки у моей девочки были подозрительно темные. Не красные, а прямо-таки коричневые. Сыпь какая-то?
Я пригляделась. Вроде не сыпь.
– Что с лицом? Ты чем-то испачкалась. – Я потянулась к дочери, но она отшатнулась, швырнула в мойку чайную ложку и убежала из кухни.
– Что это с ней? – Я озадаченно посмотрела на Натку.
Та покачала головой:
– Мать, ты такая неделикатная! Наступила ребенку на больную мозоль.
– Какую еще мозоль? Я ее про лицо спросила!
– А мозоль, образно говоря, как раз там. Даже две мозоли.
Натка села на освободившийся табурет, придвинула к себе блюдце с тортиком, к которому Сашка даже не притронулась, но под моим тяжелым взглядом замерла, не донеся ложку до цели:
– Что? Я тут совершенно ни при чем! Это наш кавалер Фома Горохов постарался.
– Что он сделал? – нахмурилась я.
– Не поверишь – комплимент!
– Ну?
– Сказал Сашке, что она такая миленькая, как бурундучок с орешками!
– Имелись в виду орешки за щеками?
Натка кивнула, и я все поняла.
У Анфисы Гривцовой, главного эксперта восьмого «Б» по всем жизненно важным вопросам, включая модные тренды, лицо куриным сердечком и своеобразные представления о святом женском долге. Анфиса убеждена, что каждая уважающая себя девушка должна всеми силами и средствами стремиться к идеалу красоты, который заключается в комбинации пухлого ротика, оленьих глаз, ярких четких бровей и высоких скул голливудской дивы.
Вот со скулами-то моей дочери катастрофически не повезло.
У Сашки хорошенькая милая мордашка, немного пухловатая, но я-то знаю, что это пройдет: в возрасте дочери я тоже была щекастой, как мой домашний питомец – хомячок Гошка.
Когда я говорю об этом Сашке, по ее лицу видно, что она очень хочет мне верить, но сомневается, не врет ли ей коварная родительница. Для пятнадцатилетней дочери рассказы матери о собственном детстве – преданья старины глубокой, легенды, достоверность которых я, увы, не могу подтвердить. Свой немногочисленный круглолицый фотокомпромат я собственными руками безжалостно истребила примерно в семнадцать лет, когда у меня завелись первые поклонники. Бабушка, добрая душа, всем моим мальчикам предлагала посмотреть семейный альбом с фотографиями, а я не могла допустить, чтобы кавалеры увидели меня нелепым хомячком.
