Конечно, библейские легенды не могут пролить свет на интересующую нас проблему. В конце концов, их сочиняли явно заинтересованные лица. Но в то же время нельзя не согласиться, что при господстве необходимости развитие может быть возможно лишь в результате взаимодействия, в котором участвуют, как минимум, две самостоятельные закономерности, для каждой из которых и к столкновение, рождающее новую закономерность, не является внутренне необходимым. Иными словами, в мире, помимо его закономерного начала, помимо «логики вещей», огромную роль играют алогичные случайности, более или менее активно отрицающие те закономерности, формой проявления которых они; являются. II если не вызывает сомнений, что мир развивается под знаком необходимости, то так же верно, что само развитие, поскольку оно именно развитие, есть в той же мере отрицание уже существующего, в какой это существующее отличается от вновь возникающего. Мы видим, что, во всяком случае теоретически, «дух отрицания, дух сомнения», хотя он и подчиняется «животворящему» духу, тем не менее весьма обоснованно заявляет о своем праве на внимание.
Однако тут уместно вспомнить знаменитое изречение Стендаля: «Среди необъятного разнообразия, которое природа предлагает взорам человека, он в конце концов замечает только те образы, которые соответствуют тому, в чем он видит для себя счастье» 31. Могло ли человечество, с таким трудом достигавшее положительного результата любых своих усилий, отдать должное тем стихийным силам, которые отрицали создаваемое еще при самом начале созидания? Насколько бог всегда был прекрасен и непогрешим в своем созидательном энтузиазме как носитель осознанной цели и одновременно залог успешного результата творения, настолько же дьявол с первых шагов выглядел мерзким, черным и подлым, искушая, ставя под сомнение, отрицая и разрушая существующее и вновь создающееся, уничтожая саму надежду на вечность чего-либо. Не по чьей-то злой воле и не в результате пристрастных инсинуаций он заслуженно занял то место в сознании, которое ему предназначала сама его весьма двусмысленная роль скептика и ниспровергателя.
Да, мы с вами знаем, что без отрицания не было бы и утверждения. Но прямолинейная метафизика четко разделила функции: все, что способно к созиданию, — бог; все, что ведет к разрушению, — дьявол. С наивной последовательностью мифологизирующее сознание персонифицировало в темных, злых силах все. так сказать, отрицательные составляющие диалектического процесса саморазвития материи. Виновник был найден и проклят.
Но, отметив это, мы еще не получим ответа на вопрос о том, почему, несмотря на всю отвратительность «темного» начала, оно постоянно приковывало к себе внимание, рождало мучительно соблазнительные образы, продолжавшие из века в век преследовать человечество, вопреки самым категорическим запретам, вопреки жестокости князей церкви? Почему, отрицая и проклиная бесовские силы, человек все же тянулся к ним, тайно поклонялся им, искал с ними преступного контакта?
Думается, дело здесь в том, что, несмотря на естественную, исторически обусловленную неспособность осознать диалектику развития, человек всегда интуитивно ощущал великую силу отрицания, существенность его роли в процессе самопреобразования материи. Создавая свой закономерный человеческий мир, все более и более подвластный его разумным человеческим планам, построенным на растущем знании раскрываемых логически закономерностей природы, человек постоянно чувствовал во вне и в себе самом присутствие некоего, весьма активного начала, не подвластного его уже сложившейся логике, именно потому, что это начало ставило под сомнение самою логику.
Оно было алогичным началом мира, той самой случайностью, присутствие которой Гегель охарактеризовал как «абсолютную необходимость». Той самой случайностью, не вытекающей непосредственно ни из одной уже существующей закономерности, случайностью, всегда способной породить совершенно новую, ранее не существовавшую закономерность. Алогичное начало мира влекло к себе неразгаданной, таинственной мощью, которая могла и никогда не проявиться, а проявившись, была способна изменить весь привычный ход вещей.
