— Селим, — тихо позвал Фрэнк, заливаясь потом.
Он осторожно нащупал в кармане куртки пакет и вытащил три образца. Эффект от их взаимодействия мог оказаться очень мощным — будь то к добру или к худу. Он прошел вперед и небрежно обнял молодого араба. Образцы достигли цели, пропитав легкую хлопчатобумажную рубашку Селима. Фрэнк отступил.
Теперь Селиму оставалось около шести часов.
— Вы поговорили с Буном? — спросил он.
— Пытался, — ответил Чалмерс. — Он не послушал. Он солгал мне, — притворяться страдающим было легко. — После двадцать пяти лет дружбы он мне солгал! — Он ударил ладонью по стволу дерева, и образцы выпали во тьму. Он держал себя в руках. — Его коалиция собирается рекомендовать, чтобы все марсианские поселения основывались странами, подписавшими первый договор. — Это было невозможно, но определенно походило на правду.
— Он нас ненавидит! — вскричал Селим.
— Он ненавидит все, что встает у него на пути. А еще понимает, что ислам по-прежнему представляет собой реальную силу. Он определяет мышление людей, а Бун не может этого допустить.
Селим содрогнулся. Белки его глаз сверкали в темноте.
— Его нужно остановить.
Фрэнк отвернулся и прислонился к дереву.
— Я… не знаю.
— Вы сами сказали. Разговоры ничего не значат.
Фрэнк обошел дерево кругом, у него плыло перед глазами. Дурак ты, думал он, разговоры значат все. Мы — ничто, кроме обмен информацией, разговоры — это все, что у нас есть!
Он снова подошел к Селиму и спросил:
— Как?
— На планете. Так и сделаем.
— Городские ворота сегодня заперты.
Это остановило его. Селим развел руками.
— Но ворота на ферму еще открыты, — добавил Фрэнк.
— Только наружные ворота будут заперты.
Фрэнк пожал плечами, позволяя ему додуматься самому.
И достаточно быстро Селим, сощурившись, воскликнул:
— Ах!
И ушел.
Фрэнк сидел на земле между деревьями. Эта песчаная сырая коричневая почва была крупным достижением инженеров. Ничто в городе не было натуральным — ничто.
Через некоторое время он поднялся на ноги. Прошел по парку, глядя на людей. «Если я найду один хороший город, то я пощажу человека»[10]. Но на открытом участке люди в масках собирались вступить в схватку и драться; их окружали наблюдатели, чуявшие кровь. Фрэнк вернулся на стройку, чтобы набрать еще кирпичей. Когда метнул их, несколько человек заметили его, и ему пришлось убежать Снова скрыться в деревьях, в этих маленьких крытых дебрях, убежать от хищников, обезумевших от адреналина, величайшего наркотика из всех существующих. Он дико рассмеялся.
Вдруг его взгляд уловил Майю, стоявшую у временной платформы на вершине. На ней была белая полумаска, но это определенно была она: в пропорциях фигуры, волосах, самой позе безошибочно угадывалась Майя Тойтовна. Первая сотня, небольшая группа — лишь они были для него по-настоящему живыми, остальные — призраки. Фрэнк поспешил в ее сторону, спотыкаясь на неровной земле. Он сжал камень, лежавший в глубине кармана пальто, думая: «Давай, сука! Скажи что-нибудь, чтобы его спасти. Скажи что-нибудь, что заставит меня пробежать через весь город, чтобы спасти его!»
Она услышала, как он приближался, и повернулась. Ее прозрачную белую полумаску украшали голубые металлические блестки. Разглядеть за ней глаза было невозможно.
— Привет, Фрэнк, — сказала она, будто никакой маски на нем не было. Ему захотелось развернуться и убежать. Она его узнала — этого достаточно для бегства.
Но он остался на месте.
— Привет, Майя, — сказал он. — Прекрасный сегодня был закат, да?
— Впечатляющий. У природы нет вкуса. Это всего-навсего открытие города, но походило оно, пожалуй, на Судный день.
— Да.
Они стояли в свете уличного фонаря, наступив на тени друг друга.
— Тебе понравился вечер? — спросила она.
— Очень. А тебе?
— Он становится немного бурным.
— Но на это есть причины, не находишь? Мы выбрались из нор, Майя, и наконец вышли на поверхность! И что это за поверхность! Чего стоят только эти виды на Фарсиду!
— Здесь хорошее месторасположение, — согласилась она.
— И будет отличный город, — предсказал Фрэнк. — Но где ты сейчас живешь, Майя?
— В Андерхилле, Фрэнк, как всегда. Ты и так это знаешь.
