«Мама, мама, когда я буду большой, как Светлана, я тоже буду играть на пианино?» — «Конечно, будешь». Я слушала Сталинку с волнением и радостью. У меня было другое детство: я даже и подумать о музыке не могла»>{704}.
Было бы неправильно видеть в позднем сталинизме возрождение старого царского режима, вдохновленное новой элитой; это было уже куда более современное общество, чем царская Россия, — единое, социально мобильное и благоустроенное. Но после войны Сталин пошел еще дальше, чем другие коммунистические лидеры, в избавлении от остатков радикального социализма и принятии иерархии, укрепленной в символах и атрибутах старого режима. Именно эта модель, по крайней мере ее основа, экспортировалась в империю СССР и сферы ее влияния. В Восточной Европе ситуация была совсем другой. Восточноевропейские коммунисты вводили совершенно новую социальную и политическую систему и тем самым осуществляли более революционную политику, что вызывало как сильное сопротивление, так и энтузиазм по поводу нового порядка, по крайней мере на время.
«Шутка», роман чешского писателя Милана Кундеры 1967 года, рассказывает историю Людвика, умного и успешного студента сталинского периода в истории Чехословакии, чью жизнь разрушила незначительная ошибка. Он — активный член партии, хотя мотивы его неоднозначны: «Упоение, которые мы испытывали, общеизвестно как упоение властью, но (выражаясь не так грубо) я мог бы выбрать не такие жесткие слова: мы были околдованы историей: мы были опьянены мыслью, что сможем запрыгнуть ей на спину и почувствовать ее под собой; надо признаться, в большинстве случаев это заканчивалось мерзкой жаждой власти, но (так как все, что свойственно человеку, неоднозначно) все еще была (особенно, наверное, в нас, в молодых) полностью идеалистическая иллюзия, что все мы начинаем эпоху, в которой человек (все люди) не будет ни вне истории, ни под ее каблуком, но будет создавать ее и управлять ею»>{705}.
Но, вместо того чтобы стать хозяином истории, он становится ее жертвой, так как «пошла трещина» «между человеком, которым я был, и человеком, которым я должен был быть (согласно духу времени) и пытался быть»>{706}. В то время как он может быть серьезным и активным на партийных собраниях, он становится циничным, когда флиртует со знакомой студенткой Маркетой. Маркета по-своему поддерживает партию, она прямолинейная, простодушная, без чувства юмора. К большому сожалению Людвика, она шлет ему открытку, восхваляя «здоровую атмосферу» ритмики, дискуссий и песен. Расстроенный тем, что она предпочитает ему пропаганду партии, он отшучивается в ответ открыткой: «Оптимизм — опиум для народа. От здорового духа несет тупостью. Да здравствует Троцкий! Людвик». Но для партии это не шутка — его объявили приверженцем Троцкого и циником, чьи нигилистические взгляды подрывали социализм. Его исключили из партии, а после и из университета, и ему приходится работать в трудовой бригаде на шахте. Вначале он пытается реабилитировать себя, но в конечном счете им овладевает гневное презрение к фольклорному национализму, который так пропагандировался партией. Горечь остается и провоцирует другие пагубные для него шутки.
Роман Кундеры был отчасти основан на его собственном опыте. Он был сыном известного пианиста и вступил в партию в 1948 году. Он был настоящим последователем партии, его даже обвиняли в донесении на западного шпиона; в 1950 году его исключили за политически некорректное замечание. Кто, как не он, мог понять атмосферу образованной молодежи в начале революционных 1950-х годов? В то время как старое поколение коммунистических лидеров Народного фронта либо старательно подстраивалось под московскую линию, либо поддерживало чистки и показательные судебные процессы, молодая группа вдохновленных коммунистов продвигалась вперед. Отчасти такой поворот влево был типичен среди антифашистской после-военной молодежи во многих странах Востока и Запада. Но их выбор можно объяснить и расположением страны на периферии более удачливой Западной Европы. Модель Сталина могла бы привлечь молодых и образованных людей в развивающихся странах — казалось, что из всех неудач она находила выход. Консервативные графы, генералы и либералы, которые правили в большей части Восточной Европы в межвоенный период, не смогли улучшить состояние экономики. После бедствий межвоенного периода, когда бедные, слабые и раздробленные страны были в милости у агрессивной нацистской Германии, потеря свободы казалась некоторым ценой, которую стоило заплатить за развитие и советскую протекцию.
