Окна кухни в доме у озера выходят на воду. В ней всегда пахнет чем-то цитрусовым, солью и специями, а к их приезду отец постоянно пополняет запасы сочных томатов и мягких спелых авокадо. Алекс стоит у больших открытых окон, на плите перед ним лежат на сковородках три порции ребрышек. Отец нависает над кухонной мойкой, чистя кукурузу и мурлыкая себе под нос старые записи Висенте Фернандеза.
Коричневый сахар. Копченая паприка. Луковый порошок. Молотый чили. Чесночный порошок. Кайенский перец. Соль. Молотый перец. Еще коричневого сахара. Каждый ингредиент Алекс берет на глаз и добавляет в миску.
Внизу, у пирса, Джун и Нора увлечены тем, что выглядит как импровизированный рыцарский поединок: атакуют друг друга, оседлав надувных животных и колошматя друг друга резиновыми нудлами. Генри, без рубашки и уже навеселе, пытается выполнять роль судьи в поединке, стоя на пирсе на одной ноге и как безумный размахивая бутылкой Shiner.
Алекс слегка улыбается себе под нос, наблюдая эту картину. Генри и его девчонки.
– Так что, ты хочешь поговорить об этом? – раздается голос отца откуда-то слева. Он говорит по-испански.
От неожиданности Алекс подскакивает на месте. Его отец подходит к барной стойке в паре шагов от него и начинает смешивать в миске огромную порцию сыра котиха, сливок и приправ для кукурузы.
– Эм.
Неужели все так очевидно?
– О Рафе.
Алекс выдыхает, расслабляет плечи и возвращается к своим жареным ребрышкам.
– А, ты об этом ублюдке, – произносит он. С тех пор, как появились те новости о Рафе, они затрагивали эту тему лишь мимоходом, обмениваясь нецензурной бранью в сообщениях.
В воздухе повисает атмосфера предательства.
– У тебя есть идеи, о чем он вообще думал?
– Я не могу сказать о нем ничего хорошего так же, как и ты. И у меня нет объяснений. Но… – Оскар делает многозначительную паузу, по-прежнему мешая ложкой в миске. Алекс чувствует, как он взвешивает мысли в голове так же, как он делал всегда. – Я не знаю. Спустя столько времени я хочу верить, что у него была причина оказаться по собственной воле в одной комнате с Джеффри Ричардсом. Но я не могу представить, что это могло быть.
Алекс думает о том разговоре, который подслушал в кабинете экономки, и задается вопросом, собирается ли отец раскрыть перед ним все карты. Он не знает, как спросить его об этом, не признаваясь в том, что буквально залез в кусты, чтобы подслушать их беседу. Отношения его отца с Луной всегда были для него «разговором двух взрослых».
Они познакомились с Луной во время сбора средств для выборов Оскара в сенат. Алексу было всего четырнадцать, но он уже носился повсюду со своими заметками и конспектами. Луна появился эффектно, с радужным флагом, бесцеремонно торчащим из лацкана пиджака. Алекс внес это в свои заметки.
– Почему ты выбрал его? – спрашивает Алекс. – Я помню ту кампанию. Мы встречали много людей, которые могли бы стать великими политиками. Почему ты не выбрал кого-то, за кого гораздо проще проголосовать?
– Имеешь в виду, почему я поставил все на гея?
Алекс с усилием пытается сохранить нейтральное выражение лица.
– Я не хотел выражаться именно так, – говорит он, – но да.
– Раф никогда не рассказывал тебе о том, как родители выкинули его из дома, когда ему было шестнадцать?
Алекс вздрагивает.
– Я знал, что до колледжа ему пришлось нелегко, но он не вдавался в подробности.
– Да, им нелегко далась новость о его ориентации. У него была пара тяжелых лет, но это лишь закалило его. Тем вечером, когда я познакомился с ним, он в первый раз вернулся в Калифорнию с тех пор, как родители вышвырнули его за порог, но он был чертовски уверен, что хочет поддержать своего земляка из Мехико. Как в тот раз, когда Захра влетела в офис твоей матери в Остине, сказав, что хочет всем доказать, что те ублюдки были неправы. Бойца всегда видно издалека.
– Да уж, – соглашается Алекс.
Следует еще одна пауза, разбавляемая лишь звуками песни Висенте Фернандеза. Все еще взбалтывая что-то в миске, его отец вновь заговаривает:
– Знаешь… Тем летом я послал тебя работать над кампанией, потому что ты был у нас лучшим оратором. Я знал, что ты справишься. Но еще я действительно считал, что ты можешь многому научиться у Рафа. У вас всегда было много общего.
