Продолжай.
– Ну ладно, – говорит Джун. – Плохая новость в том, что… Вуди Аллен по-прежнему жив. Твоя очередь, Алекс.
– Хорошо то, – отвечает Алекс, – что я обманом заставил одного из профессоров согласиться с тем, что вопрос на нашем последнем экзамене был некорректным, и получил зачет. – Он делает большой глоток пива. – Плохо то, что… мам, я видел новую картину в холле на втором этаже и хочу знать, как ты позволила повесить портрет терьера Джорджа Буша в нашем доме.
– Приобщаюсь к народу, – отвечает Эллен. – Люди считают их милыми.
– Я хожу мимо него каждый раз, как иду в свою комнату, – говорит Алекс. – Его маленькие глазки-бусинки следуют за мной повсюду.
– Картина остается.
Алекс вздыхает.
– Ладно.
Настает очередь Лео. Как всегда, его минусы каким-то образом превращаются в плюсы. Затем приходит черед Эллен.
– Что ж, мой посол в ООН не справился со своей единственной обязанностью и что-то ляпнул про Израиль, а теперь я должна звонить Нетаньяху и извиняться перед ним лично. Но хорошо то, что в Тель-Авиве сейчас два часа ночи, так что я могу отложить это до завтра и поужинать с вами двумя.
Алекс улыбается ей. Даже три года спустя он по-прежнему с благоговением слушает о том, как мать говорит о своих президентских проблемах. Настает время ленивой болтовни, мелких колкостей и шуток «для своих». Несмотря на то что такие вечера случаются редко, они по-прежнему прекрасны.
– Итак, – произносит Эллен, взявшись за следующий кусок пиццы и начав с корочки. – Я когда-нибудь рассказывала вам, как играла в бильярд в баре у матери?
Джун резко останавливается, не донеся пиво до рта.
– Что ты делала?
– Ага, – подтверждает она. Алекс обменялся недоверчивыми взглядами с Джун. – Мама управляла тем чертовым баром, когда мне было шестнадцать. Он назывался «Пьяный скворец». Она разрешала мне приходить после школы и делать там уроки, а друг-вышибала следил за тем, чтобы никто из старых пьяниц ко мне не приставал. Через несколько месяцев я уже неплохо играла в пул и начала спорить с постоянными посетителями, что смогу их обыграть. Вот только я дурачила их – держала кий неправильно, притворялась, что забыла, какие шары мои. Проиграв одну партию, я затем отыгрывала в два раза больше.
– Ты, должно быть, шутишь, – говорит Алекс, несмотря на то, что вполне может себе это представить. Его мать всегда была пугающе хороша в бильярде и еще лучше – в стратегиях.
– Все правда, – подтверждает Лео. – Как думаете, как она научилась добиваться всего, что хочет, от старых извращенцев? Это главное умение эффективного политика.
Проходя мимо, словно королева, скользящая сквозь толпу поклонников, Эллен принимает поцелуй Лео. Положив недоеденный кусок пиццы на бумажное полотенце, она берет с полки кий.
– В общем, – произносит она, – смысл в том, что никогда не рано распознать в себе дар и использовать его для достижения своих целей.
– Как скажешь, – отвечает Алекс. Он бросает взгляд на мать, и они обмениваются оценивающими взглядами.
– Включая, возможно… – говорит Эллен задумчиво, – работу над президентской предвыборной кампанией.
Джун опускает свой кусок на стол.
– Мама, он еще даже не закончил колледж.
– В том-то и дело, – нетерпеливо отзывается Алекс. Он ждал этого предложения. – Никаких пробелов в резюме.
– Это касается не только Алекса, – говорит мать. – Это касается вас обоих.
Выражение мучительного страха на лице Джун сменяется мучительным ужасом. Алекс шикает в сторону сестры, и кусок гриба слетает с его пиццы, попав ей на нос.
– Мы внимательно слушаем.
– Я тут подумала, – произносит Эллен, – раз уж вы – «Трио Белого дома», – она изображает пальцами кавычки так, будто не сама придумала это название, – то не должны быть просто кем-то. Все вы – нечто большее. У вас есть навыки. Вы умны. Талантливы. Вы могли бы стать не только чьими-то подручными, но и штатными сотрудниками.
– Мам… – начинает Джун.
– О каких позициях ты говоришь? – прерывает ее Алекс.
Его сестра замолкает и возвращается к своему куску пиццы.
– В семье не без зануды, Алекс, – произносит она, откусывая кусочек. – Политика – это для тебя. Куча исследований и писанины.
