— Арестуйте его.
— Это ваше дело, господин. Он пришел один, и он изъясняется на вашем языке. Мы не вмешиваемся в споры чужого дома. К тому же он говорит о вещах, которые русичи решают один на один, в равном поединке. — Флорин выделил слово «равном», и глаза Румета злобно сверкнули, обежав ряды воинов, молча выражавших одобрение решению командира.
— Тогда я убью этого недотепу, и его кровь будет на вашей совести.
Румет спрыгнул с коня, отбросил дубину с шарами и обнажил свой тяжелый, сверкнувший на солнце меч.
Атака началась настолько стремительно, что у Глеба не осталось времени для подготовки, он едва успевал беспорядочно отражать удары меча, способного, казалось, сокрушить скалу.
Уже после четвертого выпада его защита была пробита. Глеб едва успел уклониться в сторону. Со свистом меч сверкнул рядом с его головой и скользнул по левому плечу. Куртка все же ослабила этот удар, хотя порядочный кусок рукава длинной полосой болтался теперь у его левой кисти.
Рука сразу же онемела, и он понял, что задета не только куртка — боли пока не было, она придет значительно позже, но это не имело значения, поскольку рука все равно не повиновалась ему. Меч противника ни на секунду не замедлил свое вращательное движение и в конце следующего круга вновь был направлен в голову Глеба.
Двойное превосходство Румета в силе и искусстве фехтования делало свое дело. Глеб понял, что ни малейшего шанса выйти из этого поединка живым у него не было, смерть оказалась совсем рядом.
«Перееди на ону сторону, коль сможешь. Солнышко без тебя светить не станет», — вспомнилось ему. Что-то изменилось от этих слов. Может быть, это называлось яростью, отчаянием или вторым дыханием. Наверно, мгновенное помрачение, которое он пережил, было тем самым, что постоянно испытывают во время боя сумасшедшие воины берсерки.
Сила и скорость ответных ударов Глеба неожиданно увеличились, он заметил удивление, мелькнувшее во взгляде противника, когда его короткий меч, впервые пробив двойную с хитрыми финтами защиту Румета, с силой ударил того в грудь. Лезвие, скользнув по панцирю, вошло в щель между пластинами и уперлось во что-то гораздо прочнее металла…
Металлопластовая рубаха! Ну еще бы! Равный поединок… Как же!
Пока Глеб пытался освободить свой застрявший в панцире меч, Румет наискось ударил его слева по открытой груди.
Хрустнули кости, и Глеб сразу же захлебнулся кровью. Последнее, что он услышал, был отчаянный женский крик. Жгучая волна боли затопила сознание, но случилось так, что эту боль испытал не он один… Настроенные на биополе пилота управляющие электронные центры Меконга пропустили через себя его боль.
И тогда, сломав электронные запреты, прожигая электрическими разрядами закрытые контакты, над лесом взлетел изрыгающий пламя дракон.
Лазерный луч, способный разрезать скалу, ударил в то место, где в окружении своих черных всадников стоял Румет, сжимавший в руках окровавленный меч.
Но за секунду до этого посланец Манфрейма успел нажать небольшую черную кнопку на своей металлопластовой рубахе — сверкнула молния, и Румет исчез.
Импульс космического лазера ударил в группу черных всадников, и на том месте, где они стояли, образовалась широкая воронка с оплавленными краями. Ракета, окончательно потеряв управление, с ревом, похожим на тоскливый вой смертельно раненного зверя, скрылась за кромкой леса.
Но Глеб не видел уже ничего. Рядом с его мертвым телом облако пара лениво поднималось над оплавленной воронкой.
— Если верить во все эти бредни о красном смещении и об исторических предопределениях в отколовшемся прошлом, можно договориться черт знает до чего! Например, можно обосновать теорию волшебства!
Головасин едва сдерживался, он почти кричал, и его нелепая маленькая фигурка выглядела еще нелепее на фоне ярко разгоравшейся зари.
— А вы уверены, что волшебства никогда не было? — спросил Сухой, едва заметно усмехнувшись. — Вспомните волхвов.
