Дети испуганно смотрели на мать — такой они никогда ее не видели. Первым опомнился Морис, старший из детей Оливье де Клиссона.
— Да будет так! — сказал он решительно, подняв два пальца к небу. — Клянусь всеми святыми!
— И я… Я тоже! — подхватили младшие.
— Он заменил мне отца, — мрачно произнес Джеффри, сын Жанны от брака с де Шатобрианом. — Я никогда не забуду его доброту. Клянусь, матушка, что я всегда буду с вами. Месть королю Филиппу! — вскричал он, поднимая меч.
— Месть! Месть! — грянули рыцари в единодушном порыве.
Жанна, страшная, как фурия, и прекрасная одновременно, тоже произнесла слова клятвы:
— Перед Господом нашим, который слышит меня в эту минуту, я, Жанна де Бельвиль де Клиссон, клянусь мстить Филиппу Валуа и всем изменникам, предавшим моего мужа и славных бретонских рыцарей, пока будет биться мое сердце!
Повозка с телом Оливье де Клиссона медленно въехала в ворота. Хозяин замка прибыл, чтобы попрощаться с родовым гнездом навсегда.
Когда постоянно думаешь о беде, она обязательно к тебе придет. Так вышло и у Вышени. Похоже, полоса везения закончилась, и снова нужно было напрягать все силы, чтобы вырваться из заколдованного круга, в который юноша попал из-за своей бесшабашности еще в Новгороде.
Пребывая в Бресте, практически под надзором коменданта, Вышеня постоянно опасался, что, несмотря на заверения мессира Реджинальда, все-таки сыщется тот, кто знал рыцаря Готье де Брисэя в лицо, или кто-нибудь из его близких родственников. Возможно, ему следовало послушаться Истомы, постоянно твердившего: «Хозяин, нужно делать отсюда ноги! Как? Да хоть пешком, лишь бы подальше от Бреста. А там купим лошадок, благо денежка у нас имеется, и рванем куда подальше от мессира Эрве де Леона. Он спит и видит во всех прибывающих в Брест подозрительных лиц. И его можно понять — времена нынче смутные…» Но теперь уже что-либо предпринимать поздно. Вышене не поможет даже хитроумный папаша Жилон, тайный тамплиер.
То, что хозяин таверны — не тот, за кого себя выдает, Вышеня определил сразу, едва вступил в его дом. Папаша Жилон сразу провел его во внутренние покои, куда, судя по всему, он никого постороннего не впускал. Все стены помещения были увешаны оружием и рыцарским снаряжением, что совсем не вязалось с добродушным обликом содержателя постоялого двора и питейного заведения. Но почему папаша Жилон относился к Вышене с таким большим доверием?
Все оказалось очень просто. Когда юноша задал папаше Жилону этот вопрос, хозяин дома поманил его рукой, и они вышли через черный ход на задний двор, к голубятне.
— Вот мои «тайные агенты», — смеясь, признался папаша Жилон, поглаживая большого красивого голубя.
Голубиная почта! Ну, конечно же! Как же иначе могли люди мессира Джеральда узнать, что судьба привела Вышеню в Брест?
— Ничего необычного в этом нет, — ответил папаша Жилон. — Голубь давно принес мне записку, что некий рыцарь по имени Готье де Брисэй может появиться в наших местах. И была описана ваша внешность, мессир. Так что я сразу признал вас, едва вы появились в «Сосновой шишке».
Теперь, когда не было необходимости притворяться, папаша Жилон выпрямился и стал выше; в его фигуре чувствовалась скрытая мощь, а широкие мозолистые руки явно были больше привычны к рукояти меча, нежели к ручке поварешки. Они обговорили дальнейшее сотрудничество, Вышеня отдал папаше часть денег, вырученных за корабль пиратов и за груз, и получил новый чек.
Но дальнейшая судьба рыцаря Готье де Брисэя казалась неопределенной. Папаша Жилон не рекомендовал пока уезжать из хорошо укрепленного Бреста, потому что Бретань бурлила после казни пятнадцати рыцарей из самых благородных семейств. Сеньора Жанна де Бельвиль де Клиссон, жена казненного рыцаря Оливье де Клиссона, подняла бунт против Франции. Она собрала вокруг себя около четырехсот рыцарей и начала громить замки тех, кого считала предателями и кто пошел под крыло графа Шарля де Блуа, ставленника короля Филиппа, претендовавшего на корону бретонского герцога.
Чего стоило только одно из первых ее нападений — на замок Монтегю. Она явилась туда вечером с несколькими слугами и попросилась на ночлег, объяснив, что заблудилась, возвращаясь с охоты. Ей был предоставлен ночлег и оказан прием, достойный дамы, носящей столь славное имя, к тому же живущей по соседству. Но обитатели замка Монтегю принадлежали к партии Шарля Блуасского, следовательно, поддерживали короля Франции. Ночью люди Жанны вышли из спален во главе со своей госпожой и устроили страшную резню. В жертву памяти своего мужа, Оливье де Клиссона, сеньора принесла тридцать несчастных, среди которых были женщины и дети.
