— Егоров, Александр Дмитриевич! — доложил человечек.
— Твоё, твоё имя!
— Иосиф Гольц!
— Ну, я такого имени не знаю! Ступай ты, Иосиф, с моим человеком в участок. Там проверят, кого ты хотел раздеть и ограбить. Ступай, кому сказано!
Второй полицейский стукнул Иоську Гольца дубинкой по правому плечу. Плечо онемело. Полицейский на ходу выхлебнул стаканчик виски, заломил правую руку Иоськи Гольца, да так его, тихо вопящего, и выволок на улицу к полицейскому фургону. Засунул Иоську за решетчатую дверь, прыгнул на козлы и понукнул застоявшихся лошадей.
О'Вейзи с помощью Сэма заволок беспамятного Егорова в заднюю комнату бара. Сэм Полянски принюхался:
— Вроде ни-ни. Не пил.
— Не пил, но опоён, — мрачно сообщил О'Вейзи, — я в таких делах понимаю...
Сэм Полянски согласно покачал огербованной шляпой.
— Сэм, тут пахнет большим воровским делом... — О'Вейзи совершенно расстроился. — Одели его так, как он не любит, бакенбарды ему подстригли... У русских растительность на лице ценнее жизни, я знаю. Ты закрой бар, Сэм, а я постараюсь его вывести к нам, на свет Божий...
О'Вейзи развёл в большом ведре половину чайной ложки марганцевой пудры, залил её водой. Поискал, тихо ругаясь, большую воронку, для разлива из бочонков всяческих напитков.
Воронку и ведро с красноватой жидкостью подтащил к столам, где лежал русский. Используя тупой нож для колки орехов, с силой раздвинул сжатые зубы Егорова и вставил в рот воронку.
— Лей, Сэм!
Сэм Полянски поднял ведро с марганцем и стал потихоньку лить раствор в Егорова.
Тот вдруг завозился, закашлялся, отбросил руки в стороны и свалился со столов. На полу его начало полоскать. По каменному полу бара потекла жёлто-красная лужа.
— Где я? — прохрипел Егоров, стараясь утвердиться на четвереньках.
— В тихом месте. — О'Вейзи подсунул своё лицо к лицу Егорова. — Это я, твой Вася.
— Хорошо, — отозвался Егоров, и руки его разъехались. Он снова выпал из сознания.
— Повторяем! — велел О'Вейзи, и снова в Егорова влилось чуть ли не полведра марганцевого раствора.
Через час, отлежавшись и выпив три стопочки американского самогона, без закуски, ибо брюхо болело крепко, Егоров малость пришёл в себя и рассказывал:
— ...ел только апельсины. Очень вкусный продукт. И тут, чую, уносит меня...
— В неведомую сторону, — подсказал Сэм Полянски.
— Точно! Не понимаю — куда лечу! Но лечу, и в глазах полная тьма. А мыслей нет. Ни Бога не помню, ни всех присных его...
— Это такая мексиканская дурь, — пояснил Сэм Полянски, начальник полицейского участка, — они, сволочи, гонят её из особого кактуса. Такой большой и колючий кустарник. Или дерево. В общем, отрава полная. Не умрёшь от неё, но можешь всю ночь бегать по Новому Йорку голым и убогим, не помнящим — кто ты есть и где живёшь.
— Но я голым не бегал, — воспротивился такому мнению Егоров, — я голый спал! В кровати! И не один!
— О! Ты, парень, попал хуже, чем в клетку моего участка! Давай рассказывай! Я, О'Вейзи, плесну себе крепкого, не возражаешь? Очень интересная история для меня, для детектива второго класса!
Егоров проследил, как ловко начальник полицейского участка оперирует со стаканчиком крепкого пойла, не удержался, спросил:
— А ты, Вася, рассчитался с нашим благодетелем? Тысячу долларов ему отдал, как я просил?
Сэм подмигнул Егорову, мол, всё в порядке, мистер Егоров. Я, мол, деньги получил.
Тогда Егоров снова спросил:
— А ты, Сэм, откуда сюда забрёл, в эту страну?
— О! Из Польши я сюда забрёл! — расхохотался Сэм Полянски. — Соседом твоим был... В той нашей жизни. Ты рассказывай, рассказывай. Может сегодня же кого надо и заарестуем! По твоему делу. Об отравлении гражданина Нового Йорка!
— Да, рассказывать есть чего... Но воровского дела, парни, видать, не будет... Не состряпать такое дело. В общем, так. Просыпаюсь я голый в огромной кровати и чую, что рядом кто-то живой спит. А уже рассвет пришёл и в комнате, где спальня, стоит этакий жидкий сумрак. Я лежу, на всякий случай не двигаюсь. Но дышу-то уже как лошадь, а не как полено! Вдруг тот, кто рядом со мной спал, поворачивается ко мне! И вижу я полным глазом, что это мужик с усами!
