Поручик Егоров, тем временем, обоих угоревших казаков и старосту закидал комьями лежалого снега, воткнул в изголовья две перевязанные крестом маленькие ели. Хорошо и заметно.
— Хорошо и заметно, — одобрил Пётр Андреевич, — только, не приведи Господь, лисы или волки учуют…
— Так замёрзли ведь они. От мёрзлых — какой запах?
— От мёрзлых — никакого, а вот тулупы на них и прочая одёжа, она пахнет. Дай-кось пару сосудов водки…
Пётр Андреевич той же саблей снёс на сосудах горлышки и облил водкой сугроб над телами.
— Теперь хищники зачихают и рыться здесь до весны не станут. Только, даст Бог, их раньше зверей люди поднимут. Вот приедем завтра в село Благовещенье, — тут Пётр Андреевич перекрестился, — там и сообщим о покойных.
— Я сообщу, — торопливо сказал поручик.
— Конечно, конечно, — заторопился отвечать преступник. — Ты, ваше благородие, и сообщишь. Я-то опять замкну свои уста молчанием. Как положено преступнику.
Лошади опустошили торбы, стали оглядываться, звенеть сбруей.
— И нам пожевать надобно, — Пётр Андреевич оглядел серое небо без солнца. — Поди, время сейчас подошло к обеду. Надобно поесть, крепко запрячься и торопиться… Хотя торопиться не выйдет. Дорогу отчаянно перемело, пойдём не ходко. До села Благовещенья, полагаю, будет ещё вёрст двадцать. И всё по снегу. Ночевать придётся на тракте… Слава Богу, станем ночевать у костра, не в бироновском возке… Я хоть ноги вытяну… Или как ты, поручик, полагаешь меня далее везти? Опять безвылазно в подлом возке?
— До села нормально, а потом, не обессудь, Пётр Андреевич, но повезу, как положено. Иначе…
— Иначе и тебя со мной вместе повезут. Понимаю. Давай закусим…
* * *
Ввечеру, проехав по заметённому тракту вёрст десять, совсем заморили лошадей. И теперь сидели у костра, в прогалине, хорошо закрытой от ветра и от проезжей дороги. Опять кормили лошадей и сами кормились. Пётр Андреевич насадил на крепкий сучок кусок варёной оленины, грел его в пламени костра. С сожалением глядел, как поручик освежается водкой. Поручик Егоров выпил прямо из горлышка, встряхнулся, ухватил кус мороженого мяса. Пётр Андреевич протянул ему разогретое, прямо чуть ли не кипящее мясо.
— Вот, возьми. Водку завсегда закусывай горячим заедком. Пользительность от горячего заедка организму великая.
Поручик с удовольствием откусил горячего мяса, стал жевать. Спросил сквозь набитый рот:
— Так… это, Пётр Андреевич, скажи всё же — за что тебя я должен доставить в столицу, а? Таким варварским образом? Не бывает, чтобы преступники своей вины не знали…
Пётр Андреевич разогрел кус мяса себе, потом стал разогревать ломоть хлеба. Поднял глаза от костра:
— Ты, ваше благородие, слышал об Александре Македонском?
Поручик отшатнулся от костра. В голову полезли недавние экзерсисы на плацу, когда он не сумел ответить на вопросы преподавателя Её Императорского Величества военной школы для будущих фельдъегерей… На плацу приходилось туго. Особливо весной, когда грязь вокруг Москвы. Везде непролазная грязь. Школа помещалась в бывшем подмосковном селе Кукуе, где когда-то веселился сам Пётр Великий. Немцы оттель давно перебрались в Санкт-Петербург. А чтобы знаменитое место не захватили московские дворяне, вошедшие в силу при Императрице Екатерине, село отдали под военную школу. Но целый день, от утра до вечера, маршировать по грязи — тяжко, ибо потом всю ночь, до следующего утра, приходится от той грязи оттираться. Себя тереть и мундирчик. Не поспишь…
Будущий поручик Егоров один раз целый день маршировал по грязи, ибо не ответил на вопрос: «Куда ходил с победоносными походами Александр Македонский»? Потом мундирчик свой оттёр, а про полководца из греков так и не узнал…
— Слышал я, Пётр Андреевич, о сём греческом полководце, — проговорил поручик, снова потянувшись за водкой, — чтоб ему не в Индию маршировать, а по кукуевской грязи!
Пётр Андреевич, государственный преступник, весело и громко расхохотался, на половину тайги:
— Так вот, ваше благородие, я публично, в дворянском собрании города Тобольска отрицал, что этот полководец доходил до Сибири. И мало того что он по Сибири прошел до Камчатки…
