Она кивнула гвардейцам, те толкнули кучера. Открытый белый возок, запряженный «гусём» из шестёрки белых лошадей, тронулся...
Императрица знала, что сейчас в том, правом крыле дворца, у какого-то окна своих комнат стоит сын её, Павел, и смотрит, как мать совершает ритуальный выезд. Ему скоро пятьдесят лет, а он до сих пор цесаревич, по-европейски — принц. Обиднее ничего в канун Рождества и Нового года быть не может. Ну и чёрт с ним. Екатерина хотела встать перед толпой народа, чтобы её увидела и та толпа народа, что стоит за полковым оцеплением, но и тут про себя сказала: «Чёрт с ними». И не поднялась.
— Виват! Виват! — кричали пьющие от столов, и этого крика ей сегодня хватит.
— Командуй кучеру, чтобы махом выезжал с этой площади! — приказала Екатерина сопровождающему адъютанту. Желудок у неё стал подниматься к горлу. — Стой! Ещё скажи, чтобы гнал коней не в собор, а мимо собора. Прямо во дворец, к чёрному ходу. Отмолилась я на своё последнее Рождество! Быстрее... вели гнать! Быстрее!
* * *
В кабинет Шешковского вошёл слуга и в третий раз переменил свечи в подсвечниках.
Но говорившие уже притомились и молчали даже после ухода слуги.
Молчание всё же нарушил Степан Иванович Шешковский.
— Ловко и... доказательно вы излагаете историю прошлого мира, Пётр Андреевич! Но нам нельзя первую чару пропускать в такой час. Выпьем?
Выпили. Шешковский выпил водки, Пётр Андреевич выпил вина.
— И знания у вас, Пётр Андреевич, больно богатые, — прожевав кусок горячей буженины с хреном, сказал начальник тайной канцелярии Её Императорского Величества. — За одно только знание про Александра Македонского вас надо упрятать далеко и глубоко.
Пётр Андреевич поперхнулся ломтиком хлеба с севрюгой.
— Да-с! Поэтому вы кушайте, кушайте, а про себя знайте, что плаха вам не предвидится и петли вам не видать. Слово даю! И крест за то слово кладу в великий рождественский день! Но ссылка в дальние края вам будет. Ничем не могу помочь. Доставлены вы в столицу как государственный преступник, так этого звания у вас уже не отобрать. Можно только за него отстрадать. Как, скажем, грех — отмолить. Я так и напишу в особом отношении к её императорскому величеству... И к государственному прокурору. Да вы кушайте, кушайте! Осетра только третьего дня из Волги вынули. Из осетровой ямы. Отоспаться за зиму хотел, подлец! А мне покушать рыбки? Так что его вынули из тайного схрона, этого трёхпудового волжского преступника, и сразу — ко мне! Очень свежий осётр! Кушайте на здоровьице!
* * *
Утром Булыгин, начальник особой части тайной экспедиции, явился на службу в новом полковничьем мундире. На его новой же сабле, там, где рукоять переходит в клинок, вызывающе блестел орден Святого Владимира первой степени. Он поманил к себе дежурного офицера, показал пальцем на дверь гауптвахты. Тот, стараясь не греметь ключами, приоткрыл дверь. Государственный преступник спал на скамье, а поручик Егоров — на грязном тулупе, на полу.
Полковник Булыгин довольно кивнул и велел камеру закрывать.
Генерал-прокурор Российской империи граф Самойлов отметил на рабочем листе этого дня, что допрос государственного преступника он сделает прямо с утра, в десять часов. И длительность допроса отметил — полчаса. Потом генерал-прокурору предстояло побывать с праздничными визитами у наследника престола Павла Петровича, потом у сына его, внука императрицы — цесаревича Александра Павловича. Потом следовали ещё визиты до самого вечера.
Решение о судьбе сибирского проповедника уже лежало в особой папке на столе генерал-прокурора. Ещё вчера заготовили, следуя особому устному указу императрицы. Ссылка на три года. В Сибирь ссылать нельзя, как же это — ссылать государственного преступника прямо на место жительства? Но тут остроумно решил сию трудность Степан Иванович Шешковский, приславший в канцелярию генерал-прокурора протоколы допроса обвиняемого с особым своим сопроводительным заключением.
«На Ладогу, на остров Валаам», — следовала основная мысль этой сопроводиловки.
Генерал-прокурор империи сопроводительному документу противиться не стал и свою подпись под готовым решением Имперской прокуратуры поставил немедленно, приписав, конечно: «Остров Валаам»...
