Савва Прокудин! Он, болтают, много чего знает о Петербургских тайных сторонах жизни. Он сам петербуржец. Зачем его обидел?
Тут же у хозяйственного выхода на позадки огромного императрицыного дворца сидел в неприметной нише старый отставной солдат — караульный. Сидел он вроде швейцара для того, чтобы чего не стянули из кордегардии, либо чего лишнего уда не внесли через хозяйственный вход. Или, скажем, девку не ввели. Правда, и вносили, и выносили, и девок водили — это было. Но за каждое таковское нарушение караульный имел доход — гривенник. Тут же он тайно приторговывал и водочкой. По двойной цене за стеклянный штоф.
Поручик Егоров кинулся к полосатой двери, открыл.
— Тебе что, служивый? — спросил старик огромного роста в добротной, новой солдатской шинели. Ради праздника надел! Только где взял такую обнову, служивый инвалидной команды? Где — где? В столице всё есть! — Тебя спрашивают? Чего желаешь?
— Водки, штоф.
— Три гривенника!
— Почто три цены?
— А по то! Ещё разговления не было, ещё день да ночь впереди до окончания поста, а ты, офицерик, уже уставы нарушаешь. Выпивать собрался? Гони тройную деньгу за нарушение дисциплины!
Поучив стекольный штоф водки, поручик Егоров припомнил, что Савва Прокудин пошёл в ту сторону, где конюшни. Видать, выезжать сегодня будет. Многие сегодня выедут. Быстрее надобно.
Савва Прокудин, и правда, ругал старшего конюшего, и никак не мог затянуть подпругу седла на рослом коне.
— Тебе, Егоров, чего надобно?
— Спросить надобно одно дело. — Егоров потянул здоровенного Савву в угол конюшни, на копну сена. — Вот, сначала давай...
Савва увидел бутылку, было оттолкнул руку Егорова, хотел подняться. Тут же из-за ближнего стойла высунулся старший конюший. Здоровый, высокий мужик, морда красная. Точно, уже выпивший. Он что-то жевал. Бутыль он увидел. Теперь поздно отталкиваться.
— Чего жуёшь, морда? — крикнул ему Савва.
— Хлебушек с... салом.
— Нам принеси.
Конюший, уже другой, прибежал с обломком деревянного блюда, где лежала четвертина круглого ржаного каравая и порезанный на ровные доли кусок солёного сала.
— Здоровьичка вам, господа хорошие!
— И тебе. Беги, беги.
Савва выпил махом из горлышка чуть не половину штофа. Крупными зубами стал ходко жевать и хлеб, и сало.
— Савва, выручай! — начал крупно врать Егоров. — Намедни приедет ко мне отец, а я, вишь, даже ордена плохонького не имею. Тут сподобился мне один штатский пообещать золотую «катеринку». Говорят, её вместо медали можно носить. Ты должен знать — сколько она, эта золотая «катеринка», может стоить? Так, по-тихому?
— Уважаешь отца. С медалью хочешь встретить? Молодец! А я уж испугался, думал, ты от этого разбойного татя хочешь откупиться. От него не откупишься одной «катеринкой»!
— От кого? От Малозёмова, что ли?
— Ну да. Смотри, это та ещё семейка. Воровская. Лучше всего после Рождества, ну и после того, как твой отец уедет, попросись-ка ты, братец, в обычный армейский полк. Лучше в кавалерию! Там тебя Малозёмов не достанет.
— Не знаю, не знаю... А как насчёт «катеринки»?
— Двадцать рублей серебром. За один «кругляш». Больше не давай. Даже восемнадцать рублей дай. Перед Рождеством пойдут эти «катеринки» кататься по городу. Даже среди питухов в кабаках!
Огромный Савва, не поморщась, глотнул ещё водки. Пожевал сала с хлебом. Сказал:
— Нет, Егоров, тебе нельзя из особой экспедиции переходить в обычный воинский разряд. Это сочтут провинностью и никогда тебе не подняться к большим армейским чинам. Так до старости и останешься в поручиках...
— В отставку подать тоже хорошего мало, — вздохнул Егоров, — забодает меня тоскливая жизнь в отставке, среди курских умётов... Эх!
Савва Прокудин вдруг расхохотался:
— Слышь, Егоров, что я тебе могу посоветовать? Хорошее дело тебе посоветую. Я в этом месяце был наряжен в свиту графа Толстого. Его весь Петербург кличет Американцем. Он в Америке полгода жил, вроде нашего посланника. Так вот, граф, бывало, как начнёт нам, свитским, вещать про Америку, мы и рты разеваем. Понимаешь, это такая страна, где всё можно! Всё! И другое имя можно себе присвоить, и жить, где хочешь. И ездить, куда хочешь. Никто у тебя ни подорожной, ни паспорта не спросит. Там только одно требуется — деньги. А так — вольная страна. Ни князей, ни королей, ни царей. Каждый сам себе царь! Беги-ка ты в Америку!
