— Стоять!
Он тотчас остановился, ногами прямо в луже, весь мокрый под ливнем и потоками, хлеставшими из водосточных желобов. Из крытого входа церкви появились секционеры в высоких цилиндрах и, подойдя вплотную, поднесли фонарь к его лицу. Их обеспокоил торопливый шаг генерала, поскольку в этот час и за пеленой дождя ничего было не рассмотреть.
— Почему он так несется, этот господин?
— Иду за врачом на улицу Вивьен.
— Вы здешний? Из этого квартала?
— Я обедал у своих друзей. Им потребовался доктор. Это срочно.
Один из двоих стал обыскивать генерала, прощупывая его одежду.
— Оружия при нем нет. Но он дрожит.
— Я дрожу от холода.
— А может, это скорее страх, что вас пристрелят?
— Из ваших отсыревших ружей? Если вы хотите пользоваться ими в дождь, держите их дулом к земле, чтобы вода не затекала внутрь.
Секционеры исчезли, им тоже не терпелось укрыться от ливня. Буонапарте продолжил свой путь, вытащил врача из его апартаментов и с той же поспешностью доставил к больному, нимало не беспокоясь насчет патруля: дождь тем временем еще усилился, и рвение отнюдь не обуревало секционеров. Дверь в прихожую дома мадам Пермон была открыта, и там сушились два зонтика, мокрых настолько, что они, казалось, сочились водой. Доктор Дюшонуа пристроил свой зонт на плетеный коврик, прислонив его к стене, отдышался, протер забрызганные грязью очки клетчатым носовым платком, огромным, как полотенце. Тут примчались испуганный слуга и Лора Пермон:
— Наконец-то вы вернулись, генерал!
— Спасите нас от скверных субъектов, которые заявились сюда, чтобы нас изводить!
Встав перед двустворчатой дверью спальни, которую она заперла на ключ, мадам Пермон не пропускала двух наглых мюскаденов, которые намеревались войти; оба разом оглянулись, когда раздался резкий вопрос Буонапарте:
— Какого черта вам здесь нужно?
— Мы желаем знать, почему некий Пермон, обосновавшись здесь целых семнадцать дней назад, все еще не записался в секцию.
— В наших списках он не значится, — прибавил второй, заглядывая в тетрадку.
— Но он же очень болен! — возмутилась мадам Пермон.
— Вот мы и проверим, что это за любопытный недуг, — заявил первый мюскаден.
— Когда родина в опасности, не время болеть, — изрек второй.
— Этому господину так плохо, что хуже некуда, — заступился врач.
— Мы хотим сами в этом убедиться.
— Перед вами доктор Дюшонуа, он пользует больного, — сквозь стиснутые зубы процедил генерал, сдерживаясь с огромным трудом.
— Дюшонуа, Дюшонуа, — забормотал второй мюскаден, снова открывая свою тетрадку.
Более не противясь гневу, Буонапарте схватил обоих молодчиков за рукава и вытолкал за порог; они при этом потеряли свои двурогие шляпы и драгоценную тетрадку, которую генерал вышвырнул им вслед. Она шлепнулась на лестничную площадку, и Буонапарте захлопнул дверь у них перед носом прежде, чем они опомнились.
— Не надо было с ними так, Наполеон, не надо!
Мадам Пермон, все еще прижимаясь спиной к двери мужниной спальни, заливалась слезами, судороги сотрясали все ее тело. Доктор, разжав ее стиснутые пальцы, взял ключ, отпер дверь и вошел к умирающему, в то время как генерал и слуга, поддерживая несчастную, довели ее до кресла, стоявшего перед камином. Она была подвержена нервическим припадкам, никто при этом особенно не паниковал, коль скоро роли в таких случаях были распределены заранее: Лора поднесла матери успокоительную микстуру в ложечке, Буонапарте растер ей руки, слуга взбодрил огонь в камине, подкинув туда пучок страниц «Монитёра». Она стонала:
— Не следовало так поступать, они теперь вернутся целой бандой, все здесь переломают, разворуют, у бедняги Пермона случится приступ, у него сдаст сердце, он так боится, что снова начнутся убийства…
— Успокойтесь, — сказал генерал; его тоже трясло, но из-за промокшего редингота, ведь так и не нашлось времени, чтобы повесить его над огнем просушить. — Успокойтесь. Я схожу в секцию и улажу это дело.
Но мадам Пермон продолжала сетовать:
— Париж кипит. Дождемся ли мы когда-нибудь покоя?
— Наш Кот в сапогах бдительно оберегает нас, — сказала Лора, присев на корточки возле материнского кресла.
