— Розали, Розали…
— Что случилось, сударь? — отозвался очень сонный голос.
— Кристина! Что ты здесь делаешь?
— Нынче вторник, сударь, я заменяю мадам, она сегодня спит наверху, у господина Сент-Обена.
— Вторник? Ах да! Какой я дурак…
Среди его служанок Кристина, маленькая брюнетка со вздернутым носиком и грудями кормилицы была самой молодой. Делормель стоял над ней, встревоженный, со свечкой в руке и спрашивал:
— Ты слышала набат?
— Колокола? Ах да, точно, сударь, слышала.
— Набат до рассвета, ты хоть соображаешь?
— Если не колокола гремят, так барабан. Привыкаешь, сударь.
— Подай мне домашний халат.
Кристина села, зевая, потом двинулась в темноту, протягивая руки перед собой, нащупала домашний халат и помогла хозяину облачиться.
— Пойду справлюсь что к чему, а ты ступай в свою комнату. Брысь!
— А нельзя ли мне доспать ночь здесь, сударь? Эта кровать мягче, и я все еще не совсем проснулась после ваших прыжков.
— М-м-м-м…
— И потом, что я здесь, ни для кого не секрет. Если и не мадам, и не я, здесь была бы Люси или Мари, или дама, которую вы бы привели с улицы.
— Ладно. Спи!
Служанка снова улеглась, а Делормель вышел со свечой в коридор. На пороге он натолкнулся на беспорядочную груду гончарных изделий: одна фарфоровая безделушка упала и раскололась о плиты облицовки у подножия большой лестницы.
— Кто там? — раздалось впотьмах. В голосе звучала угроза.
Человек, также одетый в ночную сорочку, направил на свечу дуэльный пистолет.
— Это всего лишь я, Николя.
— Простите, господин депутат.
— Ты прав, что сохраняешь бдительность. Что ж, я повышаю тебе жалованье.
Звон, доносившийся с колоколен, не умолкал.
— Приготовь мне основательный завтрак и во что одеться. День обещает быть трудным.
— Так мне зарядить ваши пистолеты?
— Да, Николя, да. Я сейчас поднимусь к господину Сент-Обену, потом отправлюсь в Тюильри. Распорядись также, чтобы запрягли мой кабриолет.
— Лимонно-желтый?
— Ну нет, другой — черный, поскромнее.
Дав указания дворецкому, он без промедления поднялся по лестнице, прошел по коридору и, задув свечу, вошел в апартаменты Сент-Обена. Гостиная была освещен тремя светильниками. Делормель знал, что застанет там свою жену, и он нашел ее с молодым человеком, но совсем не так, как предполагал.
— Что с ним стряслось?
Розали, на которой не было ничего, кроме украшений, склонясь над Сент-Обеном, промокала его глаз платком, смоченным в настое ромашки. Мюскаден, задрапированный в простыню, словно в тогу, застыл, вцепившись в подлокотники своего кресла.
— Ай! — простонал он, когда Розали коснулась раненого глаза.
— В Пале-Рояле разыгралось целое сражение, — объяснила она мужу. — Только посмотри, что эти свиньи-якобинцы сделали с нашим бедным другом!
— Вид и впрямь неважный, но ты, взявшись ухаживать за ним, могла бы все-таки хоть малость одеться.
— Здесь все свои, мой котик.
— И перестань называть меня «котиком» на людях.
— Так здесь же все свои…
— У-уй! — взвыл Сент-Обен.
Делормель поставил свой подсвечник с погашенной свечой на консоль зеленого мрамора — удачное приобретение, к слову будь сказано, — и вздохнул:
— Однако, Розали, можно подумать, будто мы в будуаре веселого дома…
— Но я пришла именно оттуда, и ты об этом знаешь.
— Ладно, оставим это. Набат в предрассветную пору вас не удивил?
— Нет, — буркнул Сент-Обен. — Якобинцы из предместий готовы обрушиться на Конвент.
— Я жду вас в столовой, присоединяйтесь.
— Вы собираетесь в Тюильри? — осведомилась Розали. — Да? В один прекрасный день вы таки своего добьетесь: вас убьют. А как же я? Что тогда со мной станется? Эгоисты!
— Санкюлоты! Они у порога!
Чрезвычайно всполошенный депутат (перо на его шляпе заметно тряслось) взывал так к своим коллегам, собравшимся на очередное заседание в длинной зале Конвента, где сейчас все кипело. Некоторые вскакивали с мест, устремлялись в дворцовые прихожие, где шумно толпились привратники и мюскадены, готовые оборонять это собрание, воспринимавшее их как род ополчения. Здесь Делормель столкнулся с Сент-Обеном, которого только что привез в своем кабриолете. Сам народный представитель прицепил на трехцветный пояс, что сдавливал его желудок, пару пистолетов, что до юноши, черная повязка на левом глазу придавала ему некоторое сходство с корсаром, на нем был красновато-бурый редингот, по части экстравагантности уступавший вчерашнему, ныне разодранному в клочья, и плоская широкополая шляпа; вместо трости он вооружился кучерским хлыстом. Делормель не стал задерживаться подле него, а вышел из дворца и вместе с другими депутатами направился к решетчатой ограде, недавно привезенной из Рамбуйе и теперь разделяющей надвое площадь Карусели. В центральной кордегардии — павильоне с куполом — несли стражу карабинеры, а рядом бдил нищенски оборванный драгунский полк.
