— Не могу отделаться от этой женщины, — пожаловался он Коко, нарезая ливерную колбасу. — Она недурна, но не в моем вкусе. Имел я этих фигурястеньких дамочек — сколько хотел! Кроме того, шкура зебры мне нравится только на зебре.
Он отрезал несколько кусочков колбасы, намереваясь пробудить у Коко аппетит, но кот был занят — щёлкал зубами по тонкой паутине, тянувшейся меж ножками двух стульев.
Лишь телефонный звонок, грянувший через миг, привлёк внимание Коко. В последнее время он выказывал признаки ревности к телефону. Чуть только Квиллер брался за аппарат, Коко развязывал ему шнурки на ботинках или кусал телефонный шнур. Порой же вскакивал на стол и пытался оттащить трубку от квиллеровского уха.
Квиллер снял трубку.
— Алло?.. Да! Что новенького?
Коко немедленно вспрыгнул на стол и занялся личной гигиеной — выкусыванием блох. Квиллер отпихнул его.
— Замечательно! Скоро ли мы сможем сделать снимки?
Коко ходил взад-вперёд по столу, высматривая, как бы ещё нашкодить. Каким-то образом он запутался лапой в проводе и возмущенно взвыл.
— Извините, почти вас не слышу, — сказал Квиллер. — Кот сюда лезет… Нет, я его не бью. Не вешайте трубку!
Он освободил Коко и согнал его на пол, а потом записал адрес, который дал ему Дэвид Лайк.
— Увидимся в понедельник утром на Тёплой Топи, — сказал Квиллер. — И спасибо вам, правда, спасибо. Вы очень мне помогли.
В этот вечер телефон зазвонил ещё раз, и по проводу до Квиллера долетел дружелюбный голос Фрэн Ангер:
— Привет. Так вы дома?
— Да, — ответил Квиллер. — Я дома. — Он не спускал глаз с Коко, вскочившего на стол.
— Я думала, у вас нынче вечером свидание…
— Добрался до дому раньше, чем ожидал.
— Я в пресс-клубе, — сказал сахарный голосок. — Почему бы вам не подойти? Мы все здесь… пьём до посинения…
— Убирайся! — крикнул Квиллер Коко, который пытался крутить циферблат носом.
— Что вы сказали?
— Я коту говорил!
Квиллер толкнул Коко, но кот скосил глаза и стоял на своём — казалось, решал, какую бы ещё пакость учинить.
— Кстати, — заструился из трубки умасливающий голос, — когда же вы собираетесь пригласить меня, чтобы познакомить с Коко?
— ЙЯУ! — сказал Коко, устремляя этот оглушительный вопль прямо в правое ухо Квиллера.
— Заткнись! — заорал Квиллер.
— Что?!
— О чёрт! — рявкнул он, когда Коко сбросил на пол полную пепельницу.
— Ну и ну! — Голос Фрэн стал резче. — Ваше радушие меня просто ошеломляет!
— Послушайте, Фрэн, — сказал Квиллер. — У меня тут вот сию минуту — такой кавардак!.. — Он хотел было объяснить, но услышал щелчок — Алло?
Ответом было мертвое молчание, а потом — гудок. Связь прекратилась. Коко стоял твердо опершись левой лапой на рычаг,
Утром в понедельник, когда Квиллер явился в фотолабораторию, чтобы взять фотографа для репортажа с Тёплой Топи, Одд Банзен щёлкал затвором камеры и во весь голос ругательски ругался. В «Дневном прибое» Банзен был специалистом по транспортным происшествиям и крупным пожарам, а его только что посадили на постоянную службу в «Любезной обители».
— Это стариковская работа, — пожаловался он Квиллеру. — Я пока что не собираюсь спускаться с вышки.
У Банзена, который недавно залезал на вышку небоскреба, чтобы щелкнуть фейерверк Четвёртого июля, была уйма достоинств и недостатков, забавлявших Квиллера. Самый отважный и самый громогласный из фотографов, он курил самые длинные и самые вонючие сигары. Слыл самым ненасытным желудком и самой сухой глоткой пресс-клуба. Содержал огромное семейство, и кошелек у него всегда был самый тощий.
— Не будь я совсем на мели, я бы уволился, — сказал он Квиллеру, когда они шли к автостоянке. — К твоему сведению, я надеюсь, что этот глупый журнальчик с треском провалится.
Приглушённо чертыхаясь, он с трудом запихнул камеру, штатив и светильники с подставками в свою небольшую двухместную колымагу.
Втискиваясь в оставшееся узенькое пространство, Квиллер поддразнил фотографа.
— И когда ты наконец раскошелишься, — сказал он, — и поменяешь эту жестянку из-под сардин на настоящую машину?
— Только эта и бегает на дешёвом топливе, — возразил Банзен. — И заправляюсь я только на десять миль.
