— Потрогайте его.
— Он холодный, — сказал репортёр.
— Он чувственный — как плоть. Когда я прикасаюсь к нефриту, то чувствую покалывание в крови. А вы чувствуете?
— А много есть книг о нефрите? — поинтересовался Квиллер. — Хотелось бы о нём почитать.
— Пойдёмте ко мне в библиотеку, — предложил собиратель. — У меня есть всё, что когда-либо было о нём написано.
Он том за томом доставал с полок техническую, мемуарную, приключенческую, художественную литературу, касавшуюся прохладного, чувственного камня.
— Если вам интересно, я дам вам несколько книжек почитать, — сказал Тейт. — Вернете, когда сочтёте удобным. — Затем он дотянулся до ящика стола и сунул Квиллеру в руку пуговицеобразный предмет: — Вот! Возьмите на счастье.
— О нет! Я не могу принять такой ценный подарок!
Квиллер ощупал гладкую округлую поверхность камня. Он был зелёный, такой, каким он и представлял себе нефрит.
Тейт настаивал:
— Но я хочу, чтобы он был вашим. Сам по себе он не так уж ценен. Вероятно, это всего лишь фишка, используемая в одной японской игре. Храните его в кармане как амулет. Он поможет вам написать хорошую статью о моей коллекции. — Тейт снова скривил губы. — И кто знает? Возможно, вы станете коллекционером нефрита… а это лучшее, что может случиться с человеком!
Тейт говорил почти с религиозной горячностью, и Квиллер, потиравший прохладную зелёную пуговицу, вдруг ощутил легкое покалывание в крови.
Банзен снимал и снимал, покуда коллекционер не начал нервничать. Тогда фотограф принялся складывать аппаратуру.
— Погодите! — сказал Лайк. — Есть ещё одна комната, которую вам надо бы увидеть, — если будет позволено, конечно. Будуар миссис Тейт великолепен. — Он повернулся к своему клиенту: — Как вы считаете?
Квиллер заметил, что эти двое многозначительно переглянулись.
— Миссис Тейт нездоровится, — объяснил муж репортёру. — Впрочем, позвольте, я узнаю…
Он вышел из комнаты и на несколько минут исчез. Когда же вернулся, и лицо, и гладкий череп его были чрезмерно красны.
— Миссис Тейт согласна, — сказал он, — но, пожалуйста, постарайтесь управиться побыстрее.
Группа — с фотографом, волокущим камеру на треноге, и Паоло, несущим светильники, — проследовала по коридору, затянутому коврами, в уединённое крыло дома.
Щедро украшенный будуар совмещал в себе и гостиную, и спальню. Всё в нём выглядело мягким и воздушным. Кровать стояла под похожим на тент балдахином голубого шёлка. Шезлонг голубого бархата вспухал подушками. Здесь была лишь одна неприятная нота — кресло на колёсах, стоявшее в оконном эркере.
Владелицей кресла была тощая женщина с резкими чертами болезненно-бледного лица, которое сводило то ли болью, то ли раздражением. Она быстрым кивком показала посетителям, что они могут войти, и продолжила успокаивать изящную сиамскую кошку, сидевшую на подушке на хозяйкиных коленях. У кошки были большие голубые, как цветы лаванды, слегка раскосые глаза.
Банзен, пытаясь быть обаятельным, сказал:
— Ой, да что ж это мы тут видим? Киску! Косоглазенькую киску! Кис-кис-кис!..
— Прекратите! — резко приказала миссис Тейт. — Вы её пугаете!
Муж её сказал приглушенным больничным голосом:
— Кошку зовут Йю. Это древнее китайское название нефрита.
— Её зовут вовсе не Йю, — возразила больная, метнув на мужа сердитый взгляд. — Её зовут Фрейя.
Она погладила животное, и пушистое тельце опустилось на подушку.
Банзен повернулся спиной к креслу на колёсах и принялся негромко насвистывать, протирая меж тем объектив своей камеры.
— Много же вам нужно времени, чтобы сделать несколько снимков, — заметила женщина. Голос у неё был своеобразный, хрипловатый.
Защищаясь, Банзен ответил:
— Нью-йоркский журнал потратил бы два дня, чтобы заснять то, что я заснял в одно утро.
— Если вы намерены снять мою комнату, — заявила она, — я хочу, чтобы на снимке была моя кошка.
Все обернулись, чтобы взглянуть на фотографа, и в воздухе повисло напряжённое молчание.
— Прошу прощения, — сказал он, — но ваша кошка не высидит спокойно время, необходимое для того, чтобы выстроить кадр.
— Другим фотографам, кажется, не составляет труда снимать животных, — холодно бросила женщина.
