Вдруг полусонный визирь, по глубокой, за долгие годы стойко укоренившейся привычке, вспомнил, что подошел час вечерней молитвы. Не сразу он сумел подняться и пробраться вдоль стены позади гостей.
Один Курдай-бек заметил усилия визиря и догадался о благочестивых намерениях гостя.
Курдай-бек не был набожен, да и редко размышлял о мусульманских правилах и не понимал, в чем разногласие между суннитами и шиитами. Но здесь, среди азербайджанских шиитов, ему льстила собственное превосходство в делах веры, ибо считал, что сунниты, в лоне коих родился, ближе и истинному богу, нежели почитатели пророка Али. Заметив намерение визиря выйти, чтобы стать на молитву, Курдай-бек поглядел ему вслед насмешливо и с тайным злорадством, как на докучного слепца, резво шагающего к глубокой скользкой яме.
Но Халиль-Султан, заметив уход визиря, быстро встал и вышел следом.
Очень неясно было визирю, что это за комната, куда он зашел, где только царевич… Один. Стоит. Улыбаясь, смотрит, слушая визиря. И визирь напрягает все силы, чтобы стоять прямо, и оттого, виновато смеясь, качается из стороны в сторону в поисках опоры.
— Истинно преданный, всей душой!.. О Али!.. Всей душой.
Царевич выпил лишь чашку вина, лишь столько, чтобы прогнать дорожную усталость да согреться после дождя. Он смотрел ясными черными-черными глазами, одними этими глазами смеясь:
— Вот, «преданный, преданный», а за поясом этот прекрасный кинжал. Против кого? Где здесь враги? У вашей особы есть враги? Я устраню их. Я желаю благоденствия вашей особе. Я могу быть надежным другом. Против кого оружие, кого опасаетесь?
На лестные слова царевича визирь отвечал улыбками и поклонами, что давалось нелегко.
— О, этот кинжал… дед мой получил… От шахов Ирана. За дружбу. Какой кинжал!
— Красив! Очень красив! А откуда оружие у вашего народа? Кто дал народу? Вы?
— О благословеннейший!.. Я вам подарю! Я этот кинжал вам!..
— Нет, зачем же? Он украшает вас. Но что за толк от такого кинжальчика. Лучше примите маленький подарок от меня. Примите.
Халиль стянул с большого пальца толстое золотое кольцо, индийское, с багряным лалом. Он сам любил это кольцо, но ни одно другое не напялилось бы на палец визиря.
Влюбленно глядя на замерцавший при свечах лад, визирь поднял было голову для поклона, но пошатнулся.
Халиль поддержал его за локоть, повторяя:
— А откуда ваш народ обзавелся оружием? Кто ему дал?
— У них оружие? — Визирь испугался и на мгновенье обрел устойчивость. — У них есть оружие?
— А разве оно не от вас?
— Ни-ни!.. Мы им не дали!..
— У вас не нашлось?
— Как это! В том-то и дело: есть, но не дали! Как это дать? Мы не дали.
— Да ведь оно без толку поржавеет у вас. Зарыто где-нибудь?
«Отрицать? Видно, они уже знают! Может, царевич за этим оружием и явился? Нет, визирь не таков, чтобы играть с огнем: милость повелителя благотворна, от гнева же его нет спасения. К тому же, почему на таком прекрасном пиру не говорить с царевичем, как гость с гостем, по-братски».
— Не поржавеет, — оно в башне. Замазано. Там сухо.
— И много его?
— Все там. И то, что своего было, и что от Тохтамыша… Не поржавеет. Ни-ни! Там пролежит… и ничего!
— Значит, не дали?
— Ну как это дать? Ведь им только дай!.. Они его разнесут по всем горам, по всем щелям. Кто принесет назад? А где же себе взять, когда понадобится?
— А когда понадобится?
Визирю все тяжелее становилось говорить. Голова тяжелела:
— Не будет повелителя, вот и понадобится.
— Кому?
— Как кому? Шаху.
— А вдруг чернь изловчится да отнимет? Может, надо хорошие караулы туда послать. Это какая башня? Отдельно стоит?
— Нет. В которой сам шах. Он там всегда сам. Откуда им знать, где оно! Когда оно… замазано.
— Ну, берегите его. Берегите. А откуда же разбойники вооружились?
— Свое собрали. У кого что. Сперва ушли, потом собрали. Мы нет-нет… мы… Сохрани нас бог от этих головорезов! Ой, сохрани бог… Бог всемилостивый…
Пол колыхался под ногами визиря. Явились слуги и повели визиря обратно на пир. Халиль-Султану хотелось свободы от духоты, шума, суеты пира.
Он опять подошел к окну.
После дневного дождя в завечеревшем городе стало прохладно, тихо.
