Мы сели верхом и заспешили вслед.
— Хорош денек, — сказал дедушка, когда мы ехали плечом к плечу по узкой дороге, и прищурился на взгорье над нами, на линию гранита под небом безумно сочной голубизны, ни облачка не виднелось в текучем воздухе. — Мы разделимся у развилки на южном гребне.
— Обязательно, — сказал Лу.
— Держи ушки на макушке, Билли.
— Да-да. — Я усердно глядел по сторонам. С ростом высоты менялась растительность, кустарник пустыни уступил место рощам сосен, можжевельника, зарослям глянцевитого карликового дуба. Чувствовался сладкий запах смолы и хвои, откуда-то сверху доносился возбужденный гвалт соек. Некоторые из можжевельников были сплошь усыпаны бирюзовыми ягодками, я отщипнул одну и надкусил — была она жесткая, горькая и пахла скипидаром. Я выплюнул эту ягоду. Рубаха начала прилипать к телу, я выпростал ее подол.
Вот и тот пункт на склоне, где малозаметная тропа ответвляется влево. Проселок, которым мы ехали, продолжался прямо вверх, к Ворьей горе. Дед остановил коня, оглядел окрестность. Посмотрел на меня и на Лу.
— Я возьму тропой, — сообщил он. — А вы, ребята, держитесь дороги. Встречу вас вечерком у клетушки. — Он похлопал меня по плечу, развернул коня и затрусил по извилистой тропе, скоро сосны скрыли его от наших глаз.
— Твой дед — великий человек, — стал толковать мне Лу, — самый замечательный из всех, кого я знаю. Но пойми, такие уж они, старого закала, — коль вобьют себе что в голову, то накрепко. И слишком гордые они, чтоб сознаться, если не все идет по-ихнему. Так-то, Билли. Только ему не проговорись, запомнил?
— Я ни дыхом не проговорюсь, Лу.
— Вот это напарник так напарник. Ну, айда глянем, как тут горы обходились, пока нашей помощи не было.
Горы обходились отлично. Каменья и выступы, искрящиеся жилами шпата и кварца, были ярки, чисты и крепки, смотрелись под солнцем такими свежими, хоть ешь, такими новенькими, будто сотворены лишь накануне. Сладостно пахло можжевельником, высились стройные голоствольные сосны, с иглистых лап кедровника свисали зеленые упругие шишки, щедрый урожай орехов будет вызревать все лето и поспеет в сентябре. А среди и поверх деревьев оживленно сновали сойки, зяблики, сороки, корольки, мухоловки, пересмешники и дятлы, каркали там и сям несколько иссиня-черных воронов, а поверх всех и вся, тысячью футов выше, плавал в восходящем потоке теплого воздуха одинокий ястреб. Цветы поднимались меж колей проселка, из трещин и вымоин в камнях и повсюду в вечнозеленой поросли; редко стоящие юкки, поменее тех гигантов на равнине, были одни в цвету, другие засохли. Я выломал изящную стрелку из засохшей юкки и ехал, держа ее как пику, воткнув задним концом в стремя. Сержант федеральной кавалерии Вильям Старр мчится к оплоту апачей, мчится в сопровождении одного-единственного разведчика.
— Держи-ка эту штуку подальше от моих глаз, Билли.
— Прости. — Я перекинул пику на другое стремя.
— Благодарю. Скажи, ты слышишь то, что я слышу?
— А именно?
— Ну-ка, остановимся. — Остановились. — По-моему, слышен джип.
Мы старательно вслушивались. Я ничего не мог разобрать, кроме тяжких вздохов лошадей, вороньего карканья, легкого мерного дыхания деревьев.
— Не слышу такого.
— И я теперь нет. Но слышал минуту назад.
Опять напрягли слух. На этот раз мы оба различили верещание мотора джипа, исходившее из-за преграды холмов. Близящееся.
— Как они сюда попали? — удивился я. — Этим-то путем они не поднимались. — На проселке следов от джипа не было.
— Мне понятно. Они, должно быть, пробрались той старательской тропой, которая идет через зону,
— Какую зону?
— Запретную зону. Военную, Белые пески, Ракетный полигон,
— А! Я так и думал.
— Едем дальше.
Мы тронули лошадей, повели их быстрым шагом по извилистому, неуклонно возносящемуся проселку. С дорогой этакого рода совладать только послушному и проворному джипу.
Проехав с милю, на одном из самых узких мест узкого проселка, где круто вздымался утес с одной стороны, а с другой был крутой обрыв, мы встретили этих гостей. Открытый джип полз со склона, мотор стонал, тормоза крякали, струйки пара вырывались спереди капота. Мы с Лу остановились, загородив дорогу. Джипу пришлось застопориться, и только он стал, двигатель заглох. Тот, кто был за рулем, ругнулся и принялся жать на стартер; перегретый мотор его не слушался. До нас доносился запах бензина, излишка, который вытекал из карбюратора, когда водитель давил на педаль газа. Скоро он бросил это, перестал давить и через приподнятое ветровое стекло вперился в Лу.
