— Ты не путай, — сказал Илья сурово. — Одно дело волостной съезд, другое — земство.
— Сам, брат, не путай. Нас не запутаешь! Он, мужики, господской линии подсобляет. Для того и дворянку выпустил из каретника. Жалко стало. На семена! Ему, видать, любо барское семя! Она теперь, сучье отродье, без передышки — в уезд, с доносом, — мужики, мол, со света сжили. А мы, дураки, ждать будем, пока Веригин депутатов соберет, вместе с помещиками решать, в которую нас каталажку вернее запрятать…
— Да я тебя… — крикнул Илья, заводя кулак за спину и хромоного шагнув.
— А тронь! — еще звонче залился его противник. — За меня народ иль за тебя?
Но уже никто больше не хотел слушать Илью с бородачом, — их оставили разбираться один на один. Каталажка, донос, господская линия — слова эти порхнули раз-другой в гуле голосов, а потом и стар и млад разбежались по двору, опасаясь упустить добро, еще не прибранное к рукам теми, кто не зевал. Да и сам бородач откостерил Илью напоследок и был таков.
4
Оборота, который произошел, Илья не мог ожидать. Для него раздел земли, конфискация усадьбы, как для всех, было тоже дело решенное. Он думал, что если переход помещичьих владений крестьянам будет совершен с одобренья волости, то такой переход сразу станет законным. Но само слово — закон — в умах крестьян еще означало неприкосновенность помещиков, ту самую господскую линию, в поддержке которой Илью обвинил бородач. Илья был поражен, что хитрым поворотом выставили его перед всеми как барского пособника. Но еще больше поразило его, что, несмотря на привычное уважение к нему крестьян, они послушали не его, а человека, которого никто никогда не уважал.
Бородача Тимофея Ныркова знал каждый, кто слушал его нападки на Веригина. Нырков любил водить дружбу с богатыми, сам всеми жилами тянулся к богатству и то впрягал себя в работу, как вол, то пропадал на станции, в городе, по ярмаркам — продавал, перекупал, выменивал что придется. За эту его страсть жилиться и рваться к любой выгоде богатые над ним посмеивались, а за то, что он к ним льнул, — бедные его чурались. Но Нырков умел угодить всякому человеку, и никто, пожалуй, не отстранился от него до вражды. С Веригиным у него не было никаких счетов. Нырков однажды и кузнецу порадел, задешево продав раздобытый на станции железный лом. Что же его толкнуло к стычке с Ильей?
Оставшись в одиночестве среди мечущихся по усадьбе людей и немного остудив свой пыл, Илья Антоныч понял, о ком хлопотал Нырков.
Растаскивая усадьбу, каждый про себя побаивался ответа, и пуще всех остерегался тот, кто рассчитывал больше других поживиться. Главным соблазном для всех был скот. Но уведи корову бедняк — дома у иного нет не только кормов, но и места, куда поставить скотину. Да мало — поставить. Скотину на первых порах надо укрыть так, чтобы — случись что — можно было бы ее умеючи сбыть и выйти чистым. С этим под силу справиться только хозяйству прочному, и кондовые хозяева обмозговали дело заранее: коней и крупный скот ставят у себя, а беднякам сподручнее будет забрать что помельче — свиней, овечек: прирежут, и концы в воду. Но только каждый должен был получить хоть по курице, ради полноты справедливости раздела и круговой поруки.
Об этой поруке Тимофей Нырков и хлопотал, чтобы предупредить несогласие, которым угрожало вмешательство Ильи, твердо уповая вместе с богатыми тоже увести к себе во двор подходящую скотинку.
Веригин, не сходя с места, раздумывал, и горько у него было на сердце. Каретник давно был отворен настежь, из него унесли сбрую, всякий ручной инструмент, выволокли и, зачем-то осматривая подреза, повалили набок легкие санки.
Эти подреза прошедшей зимой ставил Илья и, явившись за расчетом перед грозные очи той самой-дворянки, которую теперь освободил, выслушал от нее назидание насчет мужиков, будто только и норовящих сорвать поболе, дать помене. Веригин тогда ухмыльнулся, вспомнив это, известное ему с детских лет, поучение тех, кто умел сорвать ловчее, прочих.
Случилась тут у Ильи минута искушения, когда подвернулись ему на глаза кем-то оброненные у каретника клещи. Он поднял, попробовал, каковы они в руке — приемисты ли, осмотрел цевки. С такими цевками клещей у него не было. Он подумал, — все равно ничего на усадьбе не оставят, а инструмент нигде так не сгодится, как на кузнице. В тот момент крики нарушили его колебания: у скотного двора завязалась ссора. Он злобно швырнул клещи в каретник.
