– Нет, – честно признался Хьюлитт.
Приликла произвел мелодичное непереводимое треньканье и сказал:
– Пациент вежлив, он пытается сдержать сильнейшие чувства – любопытство, тревогу, замешательство и раздражение. Вероятно, если мы удовлетворим его любопытство, остальные три чувства пойдут на убыль. У вас есть вопросы, друг Хьюлитт? На некоторые из них я бы мог ответить уже сейчас.
«Но не на все», – злорадно подумал Хьюлитт и очень удивился, когда, не дав ему и рта раскрыть, заговорила Мерчисон.
– Между прочим, сэр, у нас всех хватает вопросов, – возмутилась патофизиолог, глянув по очереди на Нэйдрад, Данальту и вернувшись взглядом к Приликле. – Что, к примеру, за разговорчики про бывшего пациента, погибшего больше двадцати пяти лет назад? А с какой стати вы рекомендовали принять в госпитале меры карантинной предосторожности в отношении межвидовой инфекции, в то время как нам известно, что такое в принципе невозможно? Зачем потребовалось срочное возвращение в госпиталь и назначение целой батареи тестов пациенту Хьюлитту?
– Вот я то же самое хотел спросить, – выдохнул Хьюлитт.
Приликла предусмотрительно опустился на пол и сказал:
– Между пациентами Лонвеллином и Хьюлиттом отмечается сходство, в особенности в плане первичной негативной и последующей позитивной реакции на назначаемые лекарства. Может быть, я и ошибаюсь и это сходство случайно. Так это или иначе, но я непременно должен это выяснить прежде, чем мы вернемся в госпиталь. Пациент Хьюлитт может быть обследован, а вот пациент Лонвеллин – увы, нет.
Мерчисон покачала головой.
– Лично – да, не может. Но если вы хотите осуществить сравнение, почему бы вам не запросить из архива его историю болезни?
– История болезни Лонвеллина исчезла во время этланской бомбардировки, – ответил Приликла. – Тогда отключился главный компьютер вместе с системой межвидового перевода...
– Это я помню, – буркнула Мерчисон – видимо, воспоминания были не из приятных. – Вот только ничего не помню о пациенте по имени Лонвеллин.
– ...И единственные записи об этом больном, – продолжал Приликла, – являют собой угасающие воспоминания диагностов Конвея и Торннастора и мои собственные, то есть воспоминания тех, кто был непосредственно занят лечением Лонвеллина. Поскольку он выздоровел и его смерть наступила ни в коем случае не вследствие нашего лечения, мы и не пытались восстанавливать его историю болезни по памяти. Не вините себя в том, что не помните пациента Лонвеллина. В то время вы были практиканткой последнего года обучения, еще не имевшей опыта в патофизиологии разных видов. Кроме того, вы собирались выйти замуж за Старшего врача Конвея, хотя, насколько я помню, ваше эмоциональное излучение, когда вы оказывались рядом по долгу службы, бывало довольно...
– Доктор, – проворчала Мерчисон, – мне кажется, наше эмоциональное излучение никого, кроме нас, не касается.
– Вряд ли, – возразил Приликла. – Тогда о ваших эмоциях знали все до единого в госпитале. Кстати говоря, всякий мужчина-ДБДГ в вашем присутствии ощущал подобные эмоции. Правда, эти чувства сменились завистью с тех пор, как вы с доктором Конвеем вступили в официальный брак. Думаю, что когда вы с ним оставались наедине, вряд ли вы вели длительные подробные дискуссии о своих пациентах.
– Вы правы, – подтвердила Мерчисон. Голос ее прозвучал мягко и нежно – казалось, она куда-то переместилась во времени и пространстве и ей там очень нравится.
Приликла немного помолчал, дав Мерчисон возможность насладиться воспоминаниями и вернуться в реальность, после чего продолжал:
– Те же сведения, о которых вы спрашиваете меня, я записал для Шеч-Рара и друга Стиллмана, и вы можете в любое время ознакомиться с оригиналом. Однако дилетанту было бы трудно разобраться, о чем шла речь на консилиуме диагностов, поэтому ради друга Хьюлитта я расскажу в упрощенном виде...
Лонвеллина обнаружили в полном одиночестве в бессознательном состоянии в неповрежденном корабле после того, как он выбросил аварийный маяк. Сначала версия была такова, что существо, попросившее о помощи, – преступник, повинный в убийстве, а возможно, и в каннибализме, поскольку перевод корабельных переговоров указывал на присутствие на борту еще одного существа – какого-то личного врача. Тот, вероятно, провинился перед своим работодателем. Однако никаких следов этого медика на борту не обнаруживалось. Поэтому до тех пор, пока не узнали правду, лечили пациента, обладавшего весьма внушительными размерами и устрашающим природным оружием, под наблюдением и в присутствии офицера Корпуса Мониторов.
