Мы отдыхали перед тем, как двинуться дальше. Мы провели всю ночь, отыскивая дорогу с помощью Винни, а теперь она водила пальцами с карандашиком по листам грузовых накладных, рисуя свои картинки. Роланд научил ее, как правильно пользоваться карандашом. Он и телеологисты смотрели, как она рисует, сидя с нею вместе на траве у дороги. Парень из шевроле был в кабине, присматривая за Лори, которая теперь чуть поуспокоилась и стала менее истеричной. Я велел ему присматривать, чтобы она не уснула. Похоже было на то, что с ней все будет в порядке.
Все было тихо, совсем не было ветра, а земля была пуста вокруг нас. Перед зарей мы увидели в стороне от дороги какие-то огоньки. Наверное, это были фермы, но их было очень мало. Земля пока была еще девственная.
Я отвел Дарлу в сторону.
— Расскажи мне по возможности короче, Дарла. Кто ты? И что ты такое?
— Меня зовут Дарья Ванс, — сказала она, потом глубоко вздохнула. — Здравствующая дочь покойного доктора Ван Дик Ванса.
— И законная супруга Григория Петровски. Нет?
— Григория Васильевича Петровски. Да. Вернее, его вдова.
— Это что, горе? А может быть, надежда?
— Ни то, ни другое, — ответила она тихо.
— Ладно, примерно это я и сам знал. Чего я не знаю, так это того, у кого карта Космострады.
— Ты имеешь в виду настоящую карту?
— Я имею в виду ту, которую я привез. Это была не Винни.
— Нет, не Винни. Вот почему я готова была отдать ее Уилксу в обмен на твою жизнь.
— Но разве карты Винни не точные?
— Я этого еще не знаю. Кажется, довольно точные. Джейк, ты не понимаешь. Винни для меня была полной неожиданностью, и когда я вошла в контакт с диссидентской сетью на Голиафе, никто про нее не знал.
— Контакт. Это не Петровски?
Иронический горький смешок.
— Нет.
— Почему ты стреляла во флаттер?
— По тем причинам, о которых я тебе уже говорила. — Она повернулась, чтобы посмотреть на рассвет. — И, конечно, я не хотела попасть Григорию в плен.
— Попасть к нему в плен?
Она внимательно и напряженно посмотрела на меня, ее маленькие ноздри раздувались.
— Ни одного разу за все это время я не работала на Григория.
Я уселся на траву.
— Дарла, почему ты не начнешь сначала? Расскажи мне историю своей жизни.
Она рассказала мне все. Примерно три года назад она была выпускницей университета в Циолковскиграде, она вступила в движение диссидентов, сперва она занималась этим не особенно серьезно, потом глубоко прониклась их задачами. Она обнаружила, что движение было организовано гораздо сильнее, чем она считала. Но, как и большинство революционных движений, оно было ограничено небольшими кадрами активистов, в этом случае обычным набором довольно богемной публики, которой много вокруг университетов: всякие художники-неудачники, исключенные студенты, странные типы и всякое такое. Вместе с ними были и подлинно идеалисты, молодые студенты и серьезно преданные делу люди. Из этого интеллектуального центра движение расходилось, как спицы колеса, по колониям, где включало в себя людей самых различных образов жизни, самых своеобразных представлений. В политическом отношении это движение было весьма пестрым, куча разных идеологий, от свиномордых и консервативных правых до бородатых и швыряющих бомбы левых. Они включали в себя все оттенки политических учений, которые можно было найти между этими двумя крайностями, даже религиозные группы. (Уилкс частично был прав, подозревая телеологистов, хотя Дарла была почти уверена, что у них нет никакого формального соединения с движением). Потом, на одном из приемов, которые устраивал ее отец, Дарла встретила Петровски, который немедленно ею заинтересовался. Интерес, однако, не был взаимным. Как бы там ни было, диссиденты решили, что будет просто замечательно, если у них будет возможность иметь пару собственных ушей в постели с милицейским офицером разведки высокого ранга. Дарлу спросили, не пожертвует ли она собой. Она была готова на все. Не прошло много времени с момента подписания брачного контракта, как к Дарле пришли начальники ее мужа и попросили ее стать осведомителем — попросили, собственно говоря, доносить как раз на тех друзей, которых подозревали в том, что они попали под влияние движения. Почему-то, возможно, из-за того, что отец Дарлы был такой видной фигурой, им не пришло в голову, что сама Дарла может оказаться диссиденткой. Почему бы ей восставать — против собственного отца и ее класса? (То, что бюрократия была социальным, общественным классом, не вызывало сомнений, хотя говорить об этом таким образом было бы политической ересью). И разве она не вышла замуж за члена правительства?
