Кошки-мышки - страница 44

— Не знаю. Но дела крутые. Парни молчат, как могила, но по ним видно. Синяки, ссадины. Один неделю провалялся в больнице. Сказал — упал с лестницы! Хорошая лестница, этажей так на сорок!

— И никто ничего не говорит?

— Нет. Похоже, завязано на большие бабки.

— Что еще?

— Может, это совсем из другой оперы…

Юнец наконец раскололся. Ребус слышал это по его голосу. Теперь он будет говорить до второго пришествия. Ребус обрадовался: в этом районе города у него не было информаторов. А одна пара ушей могла решить все его задачи.

— Ну! — рявкнул он, входя во вкус.

— Да тут… В общем, прошел слух, что кто-то интересуется фотографиями. Но только чтобы в натуре, без липы.

— Порно?

— Ну, наверное. Слух какой-то смутный. Как всегда, испорченный телефон.

Ребус задумался. Вся эта история действительно напоминала игру в испорченный телефон. Информация только из вторых и третьих рук, ничего определенного.

— Что-нибудь еще?

Парень покачал головой. Ребус опустил руку в карман и, к своему изумлению, выудил еще одну десятку. Потом вспомнил, что, выпивая с Макколом, ходил к банкомату. Он протянул вторую купюру.

— На. Я оставлю тебе свое имя и номер телефона. Меня интересуют любые подробности, даже самые мелкие. Извини, если поцарапал тебе лоб.

Парень взял деньги.

— Ничего. Бывало и хуже, — улыбнулся он.

— Тебя подвезти?

— Разве что до Мостов.

— Пожалуйста. Как все-таки тебя зовут?

— Джеймс.

— В самом деле?

— Ну да. Кстати, я вспомнил еще кое-что.

— Слушаю тебя.

— Одно имя. Может быть, оно ничего не означает.

— Ну-ну?

— Хайд.

Ребус нахмурился.

— Звучит, как слово «прятать». Но к чему оно относится?

— Я же говорю, не знаю. То ли имя, то ли название.

Ребус вцепился в руль. «Хайд»? Не это ли Ронни выкрикивал, выталкивая Трейси? Значит, он не просто велел ей прятаться, но прятаться от человека по имени Хайд? Задумавшись, он рассматривал «ягуар». Точнее, профиль водителя. Мужчина обнимал за шею сидящего рядом с ним молодого человека. Гладил его по плечу и тихо о чем-то говорил. Гладил и говорил. Ничего особенного.

Отчего же Джеймс Карью из агентства недвижимости «Боуэр Карью» так вздрогнул, когда, обернувшись, увидел инспектора сыскной полиции Джона Ребуса?

Пока тот осознавал, что именно произошло, Карью, повозившись секунду с зажиганием, газанул и вылетел со стоянки так, словно за ним гнался клипер «Катти Сарк».

— Куда-то заторопился, — прокомментировал Джеймс.

— Ты видел его здесь раньше?

— Лица я не рассмотрел. Машины такой точно не было.

— Машина новая, это верно.

Ребус неспешно тронул с места свою, отнюдь не новую, машину.

В квартире — в гостиной, в ванной — все напоминало ему о Трейси. Вот она сидит в кресле, поджав под себя ноги, запрокидывает голову, и размотавшееся полотенце сползает ей на плечи. Вот приносит ему завтрак: у неубранной постели до сих пор стоят грязные тарелки. Узнав, что он спит на полу на матрасе, она рассмеялась: «Прямо как в скваттере!» Теперь квартира казалась еще более пустой, чем прежде. Пожалуй, стоит принять ванну. Он открыл горячую воду… и вспомнил прикосновение Джеймса.

В гостиной он с минуту смотрел на бутылку виски, но принес себе из кухни легкого пива.

Ванна медленно наполнялась. Конечно, он предпочел бы, как когда-то, вдвоем с подругой, проверить закон Архимеда. Ребус набрал номер телефона участка, чтобы узнать, как там Трейси. Оказалось, что она капризничает, отказывается есть, жалуется на боль в боку. Аппендицит? Скорее казенные харчи. Он почувствовал себя виноватым, что не нашел времени зайти к ней, но все же решил отложить визит до завтра. Он хотел отключиться и хоть несколько часов не заниматься отвратительным ковырянием в чужих жизнях. Но в последние день-два его дом перестал быть безопасной крепостью. К тому же мир, казалось, прорвал не только его наружную оборону. У него было такое чувство, словно кто-то собрал грязь со всего города, запихнул ему в рот и заставил проглотить…

Он жил в самом красивом, самом цивилизованном городе Северной Европы, но каждый день вынужден был иметь дело с самой темной и враждебной его стороной. Ребус высосал из бутылки остатки пива и подержал во рту пену, как ребенок, балующийся с зубной пастой. Пену напоминало и расследование, в которое он ввязался. Никакой осязаемой материи. Одни пузыри.