В возрасте четырнадцати лет, когда Вельможа был бодр и полон сил, на плече у него внезапно появилась опухоль. Понесли к врачу: оказался рак предплечья. Теперь всю переднюю лапу придется отнять, то есть весь сустав, вместе с предплечьем.
Все обитатели дома пришли в ужас. Неужели этот великолепный кот станет трехлапым? Несомненно, он не перенесет такого позора. Но день операции был назначен, и Вельможа, жалуясь во все горло, потому что страдать молча — не в его характере, был отвезен к знаменитому кошачьему хирургу и оставлен там на попечение ветеринара. Нас заверили, что постепенно кот адаптируется и прекрасно устроится с тремя лапами. Но ему придется остаться в клинике на несколько дней, чтобы хорошенько подлечиться. Вот это Вельможе будет трудно перенести, потому что он всю свою жизнь прожил в том доме, где родился. Оказавшись вне дома, бедняга очень тосковал. Надо признать, что нашему коту присущ некоторый инфантилизм. Сравните Вельможу с его мамашей Сьюзи, которую полная лишений жизнь сделала храброй и терпеливой. Или с котом, которого мы выхаживали года два, Руфусом; тот ради того, чтобы выжить, вынужден был стать хитрым и умным. Как и многие люди, коты тоже полны противоречий: наш Силач всегда был и сейчас остается гордым, умным, самым толковым и способным котом из всех, каких я знала, но, как и людям, которым никогда не приходилось отвоевывать себе место под солнцем, ему присущи слабости. И в этом огромном красивом зверьке скрывается другая удивительная личность: иногда он лицемерит, как актер старомодной школы, теряет чувство меры, закатывает скандальные эмоциональные сцены. Когда кот чувствует, что им пренебрегают, не отдают ему должного, он мигом дает нам понять это, и иногда хозяева, не в состоянии сдержать смех, вынуждены поспешно удаляться в другую комнату, потому что он невероятно забавен, но, разумеется, смеяться над ним ни в коем случае нельзя. Он нам такого оскорбления никогда не простит.
Когда мы оставили Вельможу у кошачьего хирурга, его мяуканье, безусловно, было не показным. Ему пришлось поголодать, а потом перенести уколы. Да еще вдобавок бедняге выбрили большой участок на теле. Нам сказали, что операция прошла успешно и теперь Вельможа стал трехлапым. Утром накануне операции он лежал, растянувшись, на моей кровати, на солнышке, небрежно закинув одну длинную элегантную лапу на другую, и я поглаживала ту, которой скоро не будет, и ласкала лапку, которой кот обхватил протянутый ему палец; я всегда так делала, еще когда он был котенком, и крошечная лапка тогда обхватывала кончик моего мизинца. Немыслимо было представить, что эта лохматая конечность будет выброшена в мусоросжигатель.
Мы все время звонили в клинику, и врачи нас успокаивали: да, он ест. Да, кот хорошо себя чувствует, но должен остаться у них еще на несколько дней. А потом позвонили и сказали, что, по их мнению, нам лучше забрать Вельможу домой, потому что ему плохо в заточении, бедняга старается вскарабкаться на стены клетки и — да, мы можем себе представить, как его душераздирающие вопли действуют на нервы персоналу клиники.
Нам сказали, что кота надо держать в комнате за плотно закрытыми дверьми, не выпускать целую неделю из-за стежков на этой ужасной ране и чтобы избежать инфекции. Мы принесли Вельможу домой, и он плакал всю дорогу. Кот перенес сильное потрясение. Его предали друзья, и сейчас самый близкий друг, на кровати которого он спал и который обожал его всю его жизнь, засунул беднягу в корзину (а кот ее просто ненавидел и всегда высказывал свое мнение о ней в самых крепких выражениях). А потом его отвезли невесть куда, и там, среди незнакомых голосов и запахов, спустили под землю, где сильно пахло недружелюбными котами, и там беднягу заперли, и никого из близких вдруг рядом не оказалось, а в него стали втыкать иголки — очень больно, он сильно ослаб, и вдобавок куда-то исчезла одна лапа, так что при попытках встать он падал. А теперь эти так называемые друзья несут его наверх, в его собственный дом, по лестнице, по которой он всю жизнь носился вверх и вниз, и, как ни в чем не бывало, будто они его и не предавали, ласкают его и гладят. В верхней комнате дома мы не успели закрыть дверь, и Вельможа вырвался из рук того, кто его нес, пролетел сам вниз по всем семи лестничным пролетам: катясь, переворачиваясь, прыгая, короче, любым доступным ему способом прорвался вниз. Мы настигли его только у кошачьей дверцы, вынесли в сад, положили под куст на одеяло. Бедняга боялся, что его опять запрут, заточат. И, несмотря на огромную рану двухдневной давности, Вельможа ползал по саду, даже пробрался через забор к соседской двери, а потом к забору в конце сада. Он, похоже, хотел убедиться, что, если придется, может убежать прочь от людей, которые подвергли его таким страшным унижениям и нанесли ему эту рану. Вечером мы внесли кота в дом, заперли в верхней комнате, накормили, дали ему лекарства, разговаривали с ним. Но он хотел на улицу. И следующие несколько дней я каждое утро выносила Вельможу под его куст, ставила миску с водой и сама садилась рядышком, сочувствовала, гладила его и успокаивала. Он вел себя вежливо. Однажды я услышала, что Вельможа воет так, как никогда. Я выглянула в окно: бедный кот балансировал на трех лапах и, подняв голову, выл. Это не было попыткой разыграть спектакль: это был плач от всего сердца, страдальческий плач, и, когда кот разрядил свое напряжение, боль, недоумение, позор от отсутствия одной лапы, он какое-то время полежал, но потом снова встал и заплакал. У меня кровь в жилах стыла, я была буквально на грани истерики: представила, в каком кошмаре бедняга живет и не понимает причины, а я не могла ему ничего объяснить.
