Что такое котенок? Появляется крошечное живое существо, заключенное в прозрачную оболочку, вместе со всей этой дрянью — пуповина там и прочее. А через десять минут он, мокрый, но чистый, уже пристроился к материнскому соску. А через десять дней крошечный комочек с мягкими мутными глазками разевает пасть и издает шипение, храбро бросается на склонившееся над ним существо, которое кажется ему опасным врагом. В этом возрасте, расти он на природе, он уже превратился бы в дикого кота. Но нет, к нему уже прикоснулась рука человека, запах человека его обволакивает, голос человека его ободряет. Вскоре котенок выползает из своего гнезда, уверенный, что окружающие его гигантские фигуры не причинят ему вреда. Он вначале ковыляет, пошатываясь, потом разгуливает, потом бегает по всему дому. Приседает на корточки над своей коробкой с землей, вылизывается, потягивает молоко, потом обгрызает кроличью косточку, защищает ее от остальных братьев и сестер. Чудесный котенок, хорошенький котенок, прекрасный, мохнатый, очаровательный, как ребенок, восхитительный зверек, — потом он исчезает. И его личность будут формировать новая домашняя обстановка и новый владелец, потому что, пока он при своей матери, он все еще котенок. Хотя у черной кошки все котята действительно очень хорошо воспитанные.
Скорее всего, и черная кошка, после того как мы неизбежно отнесем ее к доктору, станет воспринимать котят, как серая, бедное бесполое существо, — как будто не знает, что это такое. И ей память тоже ничего не подскажет о котятах. Но пока она их растит, все ее ночи и дни, все ее инстинкты поглощены только ими, и при необходимости она примет за детей любую смерть.
В Африке, много лет назад, у нас была кошка. Не помню, почему она одичала. Видимо, произошла какая-то ужасная трагедия, не замеченная людьми. Может, кто-то проявил чрезмерное высокомерие, которое кошачья гордость не смогла стерпеть. Эта старая кошка ушла из дома и пропадала месяцами. Красотой она не отличалась: была старой растрепой в пятнах и полосках черных, белых, серых и рыжих. Однажды она вернулась и уселась на краю полянки, на которой стоял наш дом, глядела на дом, на людей, на дверь, на других кошек, на цыплят — на семью, куда ей не было ходу. Потом уползла назад, в буш. И назавтра появилась снова. Стоял безмятежный, залитый солнцем вечер. Цыплят как раз загоняли на ночь в курятники. Мы решили, что кошка пришла за цыпленком, и шуганули ее. Она прижалась к траве и растворилась в ней, но следующим же вечером снова была тут. Моя мать подошла к краю буша, позвала ее. Но кошка держалась настороженно и не подошла. Она была на последней стадии беременности: этот большой исхудалый зверь с обвисшей кожей с трудом волок тяжелую глыбу своего тела. Бедняга была голодна. Год выдался засушливым, от долгой засухи трава завяла и пригнулась к земле, высохшие кусты стали жесткими; насколько видно глазу, повсюду торчали остовы деревьев, сухие стебли травы; и на ветках трепетали крошечные листики, больше похожие на тень листьев. Кусты превратились в сучья; и стволы, и ветви деревьев буквально просвечивали сквозь скудные остатки засохшей листвы. Степь была голой. И холм, на котором стоял наш дом, такой высокий, в сезон дождей покрытый пышной растительностью, мягкой и густой, теперь стал пустынным. Сквозь жесткую бахрому сучьев и ветвей проглядывали его очертания: невысокий подъем, ведущий к высокому гребню, а за ним резкий обрыв в долину. Птицы и грызуны, вероятно, удалились в более зеленые края. А кошка недостаточно одичала, чтобы пойти следом за ними, уйти с этого места, которое все еще считала своим домом. Или была слишком изнурена голодом и беременностью и не могла пуститься в путь.
Мы отнесли ей молока, она его выпила, но держалась осторожно, каждая ее мышца была напряжена, она была готова убежать в любую минуту. Пришли и другие домашние коты — посмотреть на беглянку. Выпив все молоко, она убежала в свое укрытие. Каждый вечер она приходила к дому, чтобы подкормиться. Один из нас удерживал остальных злопамятных кошек, а другой приносил ей молоко и еду. Мы ее охраняли, пока не наестся. Но кошка нервничала: каждый глоток хватала так, будто крадет его; время от времени отходила от тарелки, потом возвращалась. Убегала, не доев, и не позволяла себя гладить.
