Одиночество – разрушительно. Ты можешь день, два, неделю сидеть в жилище, но домом оно от этого не становится. Домом жилище делает семья. И даже если ты живешь совсем один, но где-то живы родители, – ты не одинок. Ты знаешь: есть место, где тебя всегда примут, каким бы ты ни был, и пусть родительская забота порой кажется в тягость, и пусть их опека видится утомительной, угнетающей, навязчивой, важно одно: ты знаешь – что бы ни случилось, во всем пустом мире остается место, где тебя будут любить только потому, что ты – есть.
Родители Корсара жили в небольшом районном городке Троицке, в частном домике с садиком и огородом и – были довольны собой, сыном и жизнью. Одно их беспокоило – отсутствие у сына семьи; впрочем, сей недостаток восполняла младшая сестренка Людмила, родившая в скоропалительном замужестве сразу двойняшек, мальчика и девочку; и, хотя жила она в областном центре, лета проводила с детьми у «стариков», и те были совершенно и полностью счастливы. Так уж бывает: дочь мужа к своей семье приваживает, а сын – отрезанный ломоть, сам себе и семье своей – голова.
Корсары не всегда были Корсарами и обретались в глуши. Еще в детстве Дима разыскал на чердаке альбом, где предки его красовались в мундирах царскосельских гусар и были дворянами древнего и славного рода Корсаковых. Родоначальник рода получил отчину еще от Ивана III Рюриковича в XV веке; с той поры Корсаковы надежно служили Отечеству.
В ранних двадцатых, когда по всей, ставшей Советской, России были еще в ходу старые царские паспорта, ветвь рода Корсаковых осела в провинциальном Троицке, предварительно озаботившись выправить за мелкую взятку фамилию – на Корсаровых, а позже, по лености, малограмотности или нерадению, уже советский чиновник, при выдаче «молоткастого-серпастого», записал мещан города Троицка, работавших в каком-то тресте, – просто Корсарами, видимо полагая их выходцами с Украины (ну не с Корсики же!).
Таким образом, став Корсарами, потомственные столбовые дворяне Корсаковы и пережили годы иных советских лихолетий; правда, в Великую Отечественную и прадед, и оба деда Корсара славно сражались на ее фронтах; из троих вернулся один. Отец Дмитрия Корсара, Петр Олегович, успел повоевать во Вьетнаме, на приснопамятной реке Бенхай[6], да и самого Диму семейная доля – служения Отечеству – не миновала…
Его призвали, когда он уже поступил в МГУ на исторический и – был близок к отчислению: закружила яркая круговерть московской жизни первой половины девяностых! Призыв тот пожалуй что и спас шебутного молодого человека или от тюрьмы, или от пули – как знать…
Впрочем, своей пули Корсар не миновал; два с половиной года на таджикско-афганской границе в составе Московского погранотряда оставили метку в межреберье и ставший теперь белым осколочный шрам по надбровью… Что и говорить – счастливчик. Повезло.
Служить пришлось два года и восемь месяцев, но службу эту свою Корсар никогда не поминал ни лихом, ни добром, как и награды: две медали «За отвагу»; они так и лежали в шкатулке у отца, дома, в Троицке; Петр Олегович, похоже, гордился наградами сына куда более, чем сам сын; впрочем, гордость эта выражалась совсем скупо, как принято было и у всех пращуров Корсаковых, и у Корсаров XX столетия. Отец посмотрел тогда на свежий еще шрам сына, кивнул каким-то своим мыслям и проговорил только: «Как водится: серебро – за кровь». А грустную истину о том, что у каждого поколения русских – своя война, Дмитрий и так знал сызмала. Впрочем, с той поры, как говорится, минуло…
На период тягостного безвременья экономического дефолта и политического бессилия самого конца девяностых Корсар просто пропал. Исчез. Где странствовал Дмитрий эти четыре с небольшим года, обучаясь умениям и навыкам, шлифуя их на практике в разных странах на всех континентах, осталось тайной: московские его приятели и приятельницы так ничего и не узнали; потаенные эти науки и странствия остались секретом и для родителей: им регулярно приходили открытки от Димы с одного из нефтяных промыслов Восточной Сибири; родители полагали, сын повзрослел, решил подзаработать… Вольному – воля.
