Она вышла на заснеженную улицу. Легкий морозец приятно холодил лицо. Ей предстояло пройти пешком добрые две мили, но это ее не смущало. Ей даже хотелось пройти по морозу. Хотелось очиститься.
Странно, но ей по-своему было жаль этого взрослого мальчика, чья изуродованная душа с кулачок разрывалась под напором сверхъестественных сил. Да, ей было жаль этого мальчика, который пытался сделать из взрослых людей послушных солдатиков и в ярости давил их, если они артачились или разгадывали его намерения.
А что сказать о ней? О ней, от природы награжденной всем, чего лишен он, хотя тут не было ни его вины, ни ее заслуги? Она вспомнила свой спор с Элис. С каким слепым безрассудством, с какой безоглядной ревностью хваталась она за того, с кем было не столько хорошо, сколько удобно.
А когда ты состаришься и они перестанут исполнять твои желания, ты меня еще вспомнишь!.. Я знаю, чего ты хочешь.
Неужели она так ничтожна, чтобы хотеть так мало?
Господи, сохрани и помилуй.
Половина пути осталась позади. На мосту она помедлила, и вот вниз, один за другим, полетели магические атрибуты Эда Хамнера. Последним вниз полетел игрушечный красный «фиат», он несколько раз перевернулся в воздухе и наконец исчез в снежной метели. Дальше она шла налегке.
[44]
– Ну смелее, – повторил Кресснер. – Загляните в пакет.
Дело происходило на сорок третьем, последнем этаже небоскреба, в квартире-люкс. Пол был устлан рыжим с подпалинами ворсистым ковром. На ковре между изящным шезлонгом, в котором сидел Кресснер, и обитой настоящей кожей кушеткой, на которой никто не сидел, выделялся блестящим коричневым пятном пластиковый пакет.
– Если это отступное, будем считать разговор законченным, – сказал я. – Потому что я люблю ее.
– Деньги, да, но не отступные. Ну, смелее. Загляните. – Он курил турецкую сигарету в мундштуке из оникса; работали кондиционеры, и запах едва чувствовался. На нем был шелковый халат с вышитым драконом. Спокойный взгляд из-под очков – взгляд человека себе на уме. С этим все ясно: всемогущий, сказочно богатый, самоуверенный сукин сын. Я любил его жену, а она меня. Я был готов к неприятностям, и я их дождался, оставалось только узнать – каких.
Я подошел к пластиковому пакету и перевернул его. На ковер высыпались заклеенные пачки банкнот. Двадцатидолларовые купюры. Я присел на корточки, взял одну пачку и пересчитал. По десять купюр. Пачек было много.
– Здесь двадцать тысяч, – сказал он, затягиваясь.
Я встал.
– Ясно.
– Они ваши.
– Мне не нужны деньги.
– И жена в придачу.
Я молчал. Марсия меня предупредила. Это кот, сказала она. Старый и коварный. Ты для него мышка.
– Так вы теннисист-профессионал, – сказал он. – Вот, значит, как вы выглядите.
– Разве ваши агенты не сделали снимков?
– Что вы! – Он отмахнулся ониксовым мундштуком. – Даже фильм отсняли – счастливая парочка в Бэйсайдском отеле. Камера снимала из-за зеркала. Но что все это, согласитесь, в сравнении с натурой.
– Возможно.
«Он будет то и дело менять тактику, – сказала Марсия. – Он вынуждает человека обороняться. И вот ты уже отбиваешь мяч наугад и неожиданно пропускаешь встречный удар. Поменьше слов, Стэн. И помни, что я люблю тебя».
– Я пригласил вас, мистер Норрис, чтобы поговорить как мужчина с мужчиной. Непринужденный разговор двух цивилизованных людей, один из которых увел у другого жену.
Я открыл было рот, но потом решил промолчать.
– Как вам понравилось в Сан-Квентине? – словно невзначай спросил Кресснер, попыхивая сигаретой.
– Не очень.
– Три года, если не ошибаюсь. Кража со взломом – так, кажется, звучала статья.
– Марсия в курсе, – сказал я и сразу пожалел об этом. Он навязал мне свою игру, от чего меня предостерегала Марсия. Я даю свечи, а он успешно гасит.
– Я позволил себе отогнать вашу машину, – сказал он, мельком глянув в окно. Впрочем, окна как такового не было, вся стена – сплошное стекло. Посередине, тоже стеклянная, раздвижная дверь. За ней балкончик. Ну а за балкончиком – бездна. Что-то в этой двери меня смущало. Я только не мог понять – что. – Великолепное здание, – сказал Кресснер. – Гарантированная безопасность. Автономная телесеть – и все такое. Когда вы вошли в вестибюль, я отдал распоряжение по телефону. Мой человек запустил мотор вашей машины и отогнал ее на общественную стоянку в нескольких кварталах отсюда. – Он взглянул на циферблат модных настенных часов в виде солнца, что висели над кушеткой. Часы показывали 8.05. – В 8.20 тот же человек позвонит в полицию по поводу вашей машины. Не позднее 8.30 блюстители порядка обнаружат в багажнике запасную покрышку, а в ней шесть унций героина. У них возникнет большое желание познакомиться с вами, мистер Норрис.
