— «Юпитер сердится». У вас много общего с Юпитером.
— Поразительное сходство, — сказал Летягин, покосившись в зеркальце.
— Нет, не с античным богом Юпитером, а с планетой. Она делает полный оборот вокруг Солнца как раз за двенадцать земных лет. Так что пока вы тут двенадцать лет подряжали проводников, искали корма для лошадей, шли вьючными тропами, летали на вертолете…
— Ссорился с избалованными девчонками….
— Да, ругались неприлично… Пока вы все это делали, Юпитер успел только раз обежать вокруг Солнца. У него круг замкнулся. И у вас тоже.
— Это в смысле служебной карьеры? Ну и что же? Хорошо это или плохо меня характеризует?
Галя промолчала.
— Осуждаете? — улыбаясь, спросил Летягин.
— Нет! Просто приглядываюсь к вам… Только не думайте, что вы меня воспитаете!
Летягин взглянул на Галю. Их взгляды встретились.
— Идите спать, — сказал он спокойно.
— До чего любезно. Вы тут просто одичали без женщин.
— Нет, Галя, тут когда-то была женщина… — помолчав, сказал Летягин.
Послышался тонко-щемящий взлет песни — это взахлеб пела стряпуха.
Летягин подтолкнул Галю к выходу:
— Идите спать.
Галя подошла к своей палатке, остановилась, обхватив руками плечи. Спать не хотелось. Улыбнулась и решительно вошла в палатку.
В палатке спал Дорджа.
Галя раскрыла свой спальный мешок, но легла поверх него.
Дорджа проснулся, спросил!
— Это ты, Галочка?
— У Ивана Егорыча задержалась. Ты спи, Дорджушка.
— Я сплю. Крепко сплю… Ты будешь работать в поселке?
Галя отрицательно покачала головой.
— А ты знаешь, почему сошла лавина? — вдруг вскочив, крикнул Дорджа. — Они же лес вырубили! Там, в горах… Я сам видел!
Глубокой ночью Галя тихо вылезла из спального мешка и вышла.
У коновязей, облокотясь на жердь, стоял Иван Егорыч. Справа и слева от него сверкали бессонными глазами добрые конские морды. Вдали белели снеговые горы.
Было слышно, как поет стряпуха.
— Не спится? — спросил Летягин.
— И вам тоже?
— Я здесь живу, потому что люблю эти горы, с коротким летом и долгой зимой, — как бы отвечая самому себе, сказал Летягин. — Чертежные столы, заваленные брусникой. Чай с дымком. Ну, что еще? Люблю лошадиные хвосты и гривы расчесывать — в компании, конечно. И когда конюх запьет на неделю… Так, за всем этим делом, и будущую дорогу успел полюбить. А любил бы я Большой театр, «Лебединое озеро» — черта лысого! — я тогда бы, разумеется, жил в столице, как ваш отец. Так что Юпитер с его орбитой вы припутали ни к селу ни к городу… Кстати, а спутник есть у Юпитера? Ну, вроде Луны?
— Целых пять! — с торжеством сказала Галя.
— Ну, это не для меня. Это для Бимбирекова.
Он бросил недокуренную папиросу и ушел.
Галя увидела, как он изнутри закрывает полог палатки.
Утром на дворе базы Летягин седлал Чубчика. Вышел Бимбиреков с полотенцем. Невдалеке у ручья умывалась Галя.
— Значит, оставляешь практикантов? — спросил Бимбиреков.
— Оставим, — покладисто ответил Летягин, поглядывая на Галю.
— Дорджа вчера здорово сбежал на лыжах — час пятнадцать минут.
— Я тоже думал… — сказал Летягин. — Что, если их обоих приспособить? Ведь наступят дни, когда не полетишь. И там в тумане не сядешь.
— Что вы на меня смотрите? — спросила Галя, утираясь полотенцем.
— Приглядываемся, — откликнулся Летягин. — С виду вы легкая.
— Спортивная девушка. Сколько вы весите? — спросил Бимбиреков.
По-своему понимая смысл вопроса, Галя приготовилась дать отпор.
— Шестьдесят два килограмма. Ширина талии — пятьдесят восемь. В бедрах — девяносто шесть. Что еще?.. — И, чтобы окончательно унизить Ивана Егорыча, она ледяным тоном добавила: — Мой папа правильно говорит — в домашней обстановке люди не так-то просто узнаются, а на работе сразу видно, кто чего стоит…
Летягин внимательно все это выслушал, стегнул Чубчика и отъехал, не сказав ни слова.
Летягин вышел из домика почты, Бимбиреков — из парикмахерской, что напротив. Освеженный, припудренный, он старательно отряхивал с воротника и шеи остатки волос.
— Что, отправил? Слов на двести? Ну, тогда зайдем перекусим, — сказал Бимбиреков.
В харчевне было шумно и весело. Дымно. И лилось пиво.
— Нынче плохой мед, — жаловалась геологам подсевшая к их столу старуха. — Весной акация померзла, а нынче ливень прошел, весь цвет обмыло.
