– Сдам в приют! И все твои находки тоже, – пытаясь собрать в кучу котят, продолжаю гнуть свою линию.
– Ур-р? – спросил мой собеседник с нотками обиды.
– Да. Так и сделаю, – погрозив пальцем, подтвердил я.
Собрав все находки, уже успевшие разбрестись по дому, снова принялся за привычные дела. А мой волонтер не ел в тот день. Не ел и на следующий, к тому же лежал почти все время, смотря в стену. Когда я шел проведать найденышей, он отворачивался от меня. На мои слова только молчал, даже не поворачивая головы. Гулять перестал, полностью потерял интерес ко всем дворовым кошкам. На государственные дела забил, не прибегал, как обычно, на музыку из интро любимого политического шоу. Ночные беседы тоже стали воспоминаниями. Так прошла неделя, необычайно тусклая и унылая. Надо было возвращать расположение кота, к тому же уборка за его находками умотала вконец. В начале второй недели, взяв белый флаг в одну руку и миску корма в другую, обратился к лежащему страдальцу:
– Ладно, помоги хоть собрать их, пристроим, – сдался я, не в силах выдержать этого положения дел.
– Ур-р! – радостно издал мохнатый и кинулся собирать котят.
– Доволен?
– Ур-р! – принялся рыжий террорист тереться о мои ноги.
Так и живем с ним – припеваючи, я бы даже сказал. Он оберегает мой дом, поддерживает популяцию кошачьего семейства во дворе, проводит кастинги и обсуждает политиков с последующим нанесением на их лица вердикта. А мне взамен нужно лишь поддерживать его в этих ситуациях, вовремя выпускать, кормить и вытирать экран ноутбука. Ах, и еще помогать ему в других порывах волонтерства, а именно: пристраивать в хорошие руки найденных им котят, щенков, ежиков, попугаев, даже диких и декоративных крыс.
Вот такой он у меня – кот-волонтер!
Так получилось, что у меня почти всю жизнь два имени: одно – по паспорту, а другое – Петушок. Правда, это только для родных. И приклеилось оно ко мне после одного события, когда я учился в классе шестом или седьмом. Но все по порядку…
В середине пятидесятых годов послевоенные постройки в нашем Воронеже сохранились еще повсюду. В таких городах обычно возводились двух-пятиэтажные дома, а во дворах – ряды деревянных сараев.
Каждый сарай размером примерно два на два метра. Крыша такого сарая сильно скошена – для возможности сползания весной подтаявшего снега.
Примыкающие друг к другу сараи смотрелись очень убого. Длинная одноэтажная постройка-колбаса в один или несколько рядов, высотой меньше двух метров. Она одновременно являлась и границей между соседними дворами. Эти унылые сооружения были сколочены из досок, которые со временем по-разному скручивались, становились серо-грязными и явно не украшали город.
Но на их вид никто не обращал внимания, так как главным достоинством этих сооружений было то, что там хранился уголь для печного отопления квартир, и погреба́, вырытые внутри сараев.
О, погреб!.. Его владелец чувствовал явное преимущество перед теми, кто лишен такого богатства. И он имел все основания для этого, потому что в магазинах не всегда хватало качественных овощей на всю зиму. Это относилось прежде всего к картошке – основному продукту питания в те годы (конечно, сейчас говорят «картофель», но в то время такого слова почти не употребляли).
Массовые осенние поездки горожан в колхоз для заготовки картошки – это отдельная песня, и я сейчас не буду на это отвлекаться. Хотя есть о чем рассказать: как ездили туда осенью, сами собирали ее в поле, там же и ночевали под открытым небом…
Так вот, попадали в погреб через небольшой утепленный квадратный люк в полу сарая, у самого входа в него. Даже в сильные морозы овощи в погребе не замерзали, и благодаря этому он являлся основным кормильцем всей семьи.
Но погреб устраивали в земле, а вот на уровне пола свободное место сарая обычно было занято разными ненужными вещами. Постепенно становилось их столько, что с трудом выбирали место для ноги. Всё покрывала толстым слоем пыль, углы сарая затягивала паутина. По существу, сарай становился многолетним промежуточным складом между квартирой и мусорной свалкой.
