Уорвик взглянул на зятя.
– Ты слышал, Джорджи? Надо немедленно собрать Совет. Бог весть, что привез нам этот увалень Экзетер из Бургундии, но, клянусь истинной верой, любые новости лучше, чем совсем никаких. Совет состоится через…
Он услышал, как с башни Вестминстерского аббатства сорвался первый удар колокола, звавший к Аngelus[10].
– Совет состоится в три часа пополудни. Вас, милорд, я бы настоятельно просил присутствовать.
Лицо Джорджа вытянулось.
– Помилосердствуйте, граф! Я с ног валюсь от усталости, а мой вид оставляет желать лучшего…
– Неважно, – отрезал Уорвик. – Я тоже валюсь от усталости, но долг обязывает.
И, не глядя больше на зятя, он повернулся и, оттолкнув протянутую ему баронетом руку, легко спрыгнул на спускавшуюся к самой воде лестницу Вестминстера.
В комнате пахло лечебными снадобьями. Тяжелые бархатные занавески на окнах были опущены, и мрачные старинные стены освещались лишь пламенем камина. На постели лежал граф Уорвик, его рука бессильно свешивалась, и из надреза на вене в посеребренный таз, который держал на весу молоденький брадобрей, стекала вязкая струйка крови. Отворение крови, согласно медицинским представлениям, производилось лишь при искусственном освещении.
Из глубины огромной спальни, погруженной в полумрак, появилась фигура коренастого человека лет тридцати. Из-под плоского берета с наушниками на его лоб падали глянцевито-черные прямые волосы, а широкое темно-синее одеяние указывало на то, что его обладатель – лекарь.
– Вы по-прежнему постоянно чувствуете тупую боль в правом подреберье? – осведомился врач, говоривший с сильным итальянским акцентом.
Лицо Уорвика осталось непроницаемым. На лекаря он не глядел. Итальянец, сцепив пальцы, хрустнул ими и заговорил торопливо, коверкая слова, однако довольно складно:
– Santa Dio[11]! Синьор Ричардо, вы требуете невозможного! Я должен лечить вас да еще in petto[12], но я вижу, что вы сами беспрестанно воюете с собой. Вы не выполнили ни одного моего указания. Поистине вы губите себя! Я не зря провел восемь лет в медицинской школе в Салерно, и если вы прибегли к моей помощи, то для меня puntiglio[13] оправдать оказанное доверие. Рессаto[14], но…
Уорвик звучно прищелкнул пальцами, вынуждая лекаря умолкнуть, и жестом отослал брадобрея. Когда тот вышел, граф откинул одеяло, встал и запахнул халат, перетянув его серебристым шнуром.
– Клянусь гербом предков, синьор Маттео, что когда-нибудь вы лишитесь языка за свою болтливость. И я не хотел бы, чтобы именно меня вы заставили сделать этот шаг. Вот теперь – заметьте, только теперь, когда мы остались наедине, – я спрашиваю вас, каково мое положение?
Маленький итальянец выпрямился.
– Плохо! И вы сами, синьор, тому виной!
– Что же со мною?
– Наераr[15]. Она непомерно увеличена, поскольку вы уж слишком большую дань отдаете вину. Ваша милость, ваш организм в глубоком расстройстве и уже не справляется с нагрузками. Да как вы могли, сеньор, пропьянствовав где-то всю ночь, сразу отправляться на Совет!.. Неудивительно, что с вами случился после него обморок.
Уорвик криво усмехнулся.
– И счастье еще, что я лишился чувств после Совета. Иначе… Никто не должен знать о моей слабости. Слышите, сеньор итальянец. Даже при всей вашей болтливости вы должны молчать о моем недомогании.
– Ах, сеньор! Оставим это а раrte[16]. Будем говорить лишь о том, что non est census super censum salutis corporis[17]. И поэтому я настоятельно рекомендую вам полностью отказаться от переутомления, а также от всевозможных неразбавленных вин и от этой вашей омерзительной…
Он замялся, подбирая слово, и Уорвик подсказал:
– Асквибо[18].
– Si, асквибо. Прекратите изнурять себя. Вы больны, синьор Ричардо, и во имя всего святого, я умоляю вас выполнять мои предписания и…
– Саrо саrino![19] Неужели вы думаете, что я не понимаю этого? Однако я уже положил руку на плуг и не сойду с этой борозды. Так что, синьор Маттео Клеричи, делайте свое дело, лечите меня, пускайте мне дурную кровь и не лезьте с советами. И учтите, не тот я человек, чтобы так скоро сдаться. А теперь можете идти.
