— Жак! — негромко окликнул чей-то голос.
Сзади неслышно подошла Тедди Уорнер. Она выглядела необычайно привлекательной: легкое боа, высокая прическа, огромные глаза в обрамлении пушистых темных ресниц.
— Тедди Уорнер! — улыбнулся он. — Рад тебя видеть. Я… часто тебя вспоминал.
Тедди расцвела:
— Я читаю все, что о тебе пишут. Знаю, как ты выступил в Марокко.
Жак кивнул. В Марокко он одержал последнюю из своих побед. Однако непринужденного разговора не получалось; они перекинулись парой фраз о гонках «Формулы-1», потом о теннисе. Так могут беседовать случайные попутчики, но не мужчина и женщина, которые когда-то были близки.
— Роскошная яхта, — сказала Тедди, чтобы заполнить неловкую паузу. — Ты хорошо знаешь Никоса Скуроса?
— Он давний друг нашей семьи, — сдержанно ответил Жак. — Старинный друг.
Они снова замолчали, глядя на темную воду.
В ресторане был подан изысканный ужин.
Потом заиграла рок-группа. Сумасшедший ритм увлек молодые пары. Гости постарше играли в карты и в рулетку, любители кино смотрели новый фильм, еще не вышедший на экраны; остальные оживленно беседовали.
Хьюстон Уорнер присоединился к игрокам в бридж, заняв четвертое место за столом, где сидели князь Генрих, Никос Скурос и Омар Фаид, египетский актер, снискавший славу в американском кино на рубеже шестидесятых — семидесятых годов.
Уорнер внутренне содрогнулся, когда его коронованный партнер, князь Генрих, отдал Никосу Скуросу две верные взятки.
— Вы сегодня странно молчаливы, мой добрый друг, — улыбнулся Генриху Фаид.
— Ах, тут и политика, и весьма специфические проблемы экономики, и даже… — Генрих понизил голос.
Однако Хьюстон Уорнер сумел разобрать последние слова. Значит, информация, которой он располагал, хотя бы отчасти подтвердилась.
— Ваше величество, смею надеяться, что я принадлежу к тем немногим бизнесменам, которые не создают проблем для вашей экономики, — вставил Скурос. — Хотя мои интересы в значительной степени связаны с Коста-дель-Мар.
— Вы занимаетесь совершенно законным бизнесом, Никос. Я же говорю о тех нечистоплотных дельцах, которые беззастенчиво эксплуатируют нашу страну, — сказал Генрих; в его безупречном английском появился едва различимый акцент. — Мы — маленькое княжество; наши доходы складываются из игорного бизнеса и туризма, но доходы эти сравнительно невелики. А в последнее время мне стало мерещиться предательство — и в кабинете министров, и в собственном семействе…
Генрих назвал пару имен. В разговоре наступила напряженная пауза. Хьюстон Уорнер не смог скрыть своего изумления. По всей видимости, от выпитого алкоголя у Генриха развязался язык, иначе он не позволил бы себе даже намека на внутренние разногласия.
Заметив, что от Никоса Скуроса не укрылся его повышенный интерес к этой теме, Хьюстон спешно притворился, будто изучает свои карты и ждет, пока князь сделает очередной ход.
— Ты удивительно мягко двигаешься в танце — как дикая кошка, — произнес Жак.
Время близилось к четырем часам утра. «Олимпия» давно вышла в открытое море. На борту остались только те из гостей, кого ждали каюты-люкс. Князь Генрих, сославшись на головную боль, удалился к себе; никто не смел его беспокоить. Все сообщения были отложены до утра.
Тедди улыбнулась:
— На какую же кошку я, по-твоему, похожа?
— Ну… наверно, на пуму. В Америке водятся пумы?
— Едва ли, — сказала Тедди, — впрочем, все может быть.
Ей казалось, что она плывет по воздуху, увлекаемая его движениями.
Когда оркестр заиграл романтическую балладу, Жак привлек Тедди к себе. Ее охватило знакомое сладостное предчувствие.
— Пойду подышу воздухом, — Хьюстон Уорнер помахал дочери рукой, покидая танцевальную площадку.
Он прошелся по нижней палубе до кормы и остановился у перил, глядя на пенистый след яхты. Огромная, ослепительно яркая луна бросала серебристые блики на темные морские волны.
Мысли Хьюстона обратились к князю Генриху, которому он оставил записку. Но князь проследовал прямо в свою каюту, так что разговор откладывался до утра. По-видимому, князь недооценивал тот размах, которого достигли…
Уорнер скорее почувствовал, чем услышал за спиной какой-то шорох.
