— Ах, миледи, знаете ли вы, что расстроило и напугало меня больше всего? — спросил он.
— Что? — поинтересовалась она, облизав пересохшие губы.
— То, что вы способны утверждать, будто наш брак незаконный. Я слишком хорошо помню нашу первую брачную ночь.
— Да! — закричала Даниэлла, вновь охваченная тревогой, так как Адриан осмелился подозревать ее в том, что она собиралась изменить ему с французом. Решив играть роль оскорбленной в своих лучших чувствах, она с обидой в голосе продолжала: — Вы угрожали доказать этому сброду, что наш брак настоящий! И после этого вы называете себя рыцарем! О каком рыцарстве может идти речь?..
— Я вообще редко говорю о рыцарстве. Я просто сказал этим дуракам, что понадобится повитуха, чтобы доказать им, что вы давно не девственница!
— Неужели вы могли бы…
— Я бы не остановился ни перед чем, миледи, чтобы доказать вашим ослепленным любовью французам, что вы являетесь моей законной женой. Однако сейчас пришло время преподать вам хороший урок!
Даниэлла тяжело сглотнула и, собираясь с силами, прищурилась.
— И что же вы собираетесь учинить, милорд тиран? — спросила она.
— Освежите вашу память, миледи жена. Я так редко исполнял супружеские обязанности, что вы, возможно, забыли о нашем браке.
— Этим вы ничего не докажете! — закричала она. — У меня хорошая память, и я ничего не забыла.
Даниэлла хотела сказать еще что-то, но в это время он сорвал с нее покрывало и бросил на пол. Она внезапно узнала яркий блеск его глаз, который вытеснил из них злость, и с тревогой затаила дыхание, вспомнив те времена, когда она стремилась к мужу, страстно его желала и все же…
Сейчас она не стремилась к нему и не хотела его. Возможно, страсть затаилась где-то в самой глубине ее души, потому что ее потеснили злость и ненависть. Адриан никогда не простит ей того, что она пыталась сделать, он будет долго об этом помнить, и она не представляет, чем все это кончится. Даниэлла стала женой Мак-Лахлана не по его собственному выбору. Ее память, особенно сейчас, была услужлива как никогда. Адриан даже представить себе не мог, насколько она все хорошо помнила. Перед ее мысленным взором прошла вся их совместная жизнь, наполненная болью, душевными страданиями, «черной смертью», столькими потерями для каждого из них.
— Нет… — прошептала она.
— Плевать мне на ваши возражения, — заявил он.
Даниэлла попыталась вырваться, но Адриан не отпускал ее.
— Я обязан напомнить вам, кто вы на самом деле!
— И кому я принадлежу?! — закричала она, всем своим видом выражая протест.
— Да, миледи, совершенно верно.
Его губы коснулись ее губ. Они были горячими, обжигающими, как и его глаза… Где-то в глубине ее естества эти губы пробудили искру желания, возбудили ее. Он гладил ее щеку, в то время как его губы и язык ласкали ей рот. Она закрыла глаза и несколько секунд ни о чем не думала.
Боже милостивый, ведь на этот раз он ни за что не простит ее!
Его губы перестали ласкать ее.
Даниэлла попыталась разорвать пелену тумана, застилавшую ей глаза, напомнив себе, что, насколько она знает Адриана, этот порыв нежности скоро снова сменится гневом и ей так или иначе придется расплачиваться за содеянное.
— Пожалуйста… — произнесла она, и сама удивилась тому, сколько мольбы она вложила в это слово.
Мак-Лахлан тоже немало удивился этому обстоятельству.
— Ах, леди, вы просите пощады, не так ли?
Прозвучавшая в его словах насмешка заставила ее посмотреть ему в глаза.
— Ни за…
— Ни за что на свете, — подсказал он ей.
— Вы — худший из мошенников! Я никогда ничего у вас не попрошу! — воскликнула она, сильно толкнув его в грудь и пытаясь вырваться.
Он сжал ее запястья. Его глаза снова загорелись огнем. Адриан и Даниэлла стояли, молча, глядя друг на друга, и тишину комнаты нарушали только их прерывистое дыхание да треск поленьев в камине.
— Клянусь Богом, миледи, сегодня вы доставите мне удовольствие. Я хочу повторения всего, что мне так хорошо запомнилось. Эти воспоминания жгут меня адским пламенем. Прошу вас не отказывать мне. Доставьте мне удовольствие — перестаньте злиться. Я требую этого! — жарко шептал он.
