Королевский куттер - страница 83

— Живым, Тригембо! Брать живым!

Собравшись с силами, Натаниэль вывернул кисть, высвободил клинок и нацелил его на открытое предплечье француза.

Сантона, защищаясь от двоих противников, больше опасался пики, и пытался отразить ее, хотя Тригембо, повинуясь приказу, приподнял оружие. Острый наконечник достал до лица француза, оставив на его лице большую уродливую отметину, и Сантона повалился, обливаясь кровью.

Дринкуотер оглядел палубу «Драакена», которая походила на бойню для скота. Прислонившись к трапу яхты сидел Джеймс Томпсон, пытаясь удержать руками вываливающиеся внутренности и очумело глядя на них. Дринкуотеру стало нехорошо, и он отвернулся. Наступила вдруг тишина, и слышались только вой ветра и стоны раненых. Потом раздался голос Хилла:

— Флагман сигналит, сэр. «Деяния», глава 27, стих 28…[32]

— Черт их побери…

Дым над всей линией кораблей развеялся. Адмирал де Винтер сдался, и английские капитаны, на квартердеках которых еще уцелели сигнальные мичманы, вчитывались в предписанный Онслоу текст из Библии. Вымеряв глубину, они обнаружили не пятнадцать сажен, но девять. В большой спешке британцы принялись уводить призы с опасной отмели.

Среди эскадры победителей, заваленный трупами, с перебитым такелажем, с развороченными фальшбортами, шел королевский куттер «Кестрел».

— Как он, мистер Эпплби?

В неверном свете лампы кают-компания «Кестрела» походила на скотобойню, а Эпплби, с серым от усталости лицом и в залитом кровью фартуке, на мясника. Оба смотрели на распростертое тело Джеймса Томпсона, казначея, живот которого был туго перетянут бинтами.

— Быстро отходит, сэр, — ответил хирург с холодной официальностью, весьма уместной для таких мрачных обстоятельств. — Посинение губ, ввалившиеся ноздри и сжатые брови говорят о приближающейся смерти. К тому же, он потерял много крови.

— Понятно.

Дринкуотер ощущал пустоту, и хотя знал, что его участия требует тысяча неотложных дел, никак не мог заставить себя уйти из наполненной стонами и запахом крови каюты, будто пребывание здесь было искуплением за ужасы, происходившие несколькими часами ранее.

— Понятно, — повторил он. — Должен заметить, он очень храбро поддержал меня во время абордажа.

Эпплби пропустил это высказывание мимо ушей.

— Вы дали ему опия?

У доктора не осталось сил, чтобы язвить, поэтому он просто кивнул.

— Он накачан опием, мистер Дринкуотер, и предстанет перед творцом в таком вот состоянии.

В голосе его чувствовался упрек.

Дринкуотер вышел из каюты и вернулся на палубу, не заходя в свои «апартаменты», которые ныне занимал Сантона. Пленника заштопали, забинтовали и уложили, связав руки, в койку. Ветер свежел, доходя до шторма, и английские корабли старались отойти от берега, каждый сам за себя. Оставшись в воющей тьме, Натаниэль бродил по раскачивающейся палубе, стараясь успокоиться и нагнать сон, призванный дать организму столь необходимый отдых.

Ветер принес дождь, который поливал зюйдвестки вахтенных с еще большей настойчивостью, чем брызги, долетавшие из-за борта.

По временам в ночи мелькал огонек, говоривший про то, что какой-то из кораблей лавирует, удаляясь от берега, дважды до Натаниэля донесся оклик Балмена, которым тот призывал впередсмотрящих не дремать.

Дринкуотер понимал, что ему не избежать огрубения чувств, начавшегося много лет назад в кокпите «Циклопа», как не избавиться и от событий, случившихся в болотах Каролины. Звериная жестокость, проявленная им в битве, являлась ничем иным, как врожденным качеством, которое упомянутые выше причины извлекли на свет из примитивной части его натуры. Однако ярость эта не могла не умеряться мягким воспитанием, и в поисках облегчения Натаниэль обращался к сентиментальности, как и многие из его современников.

Он искал утешения в чувстве исполненного долга и усиливающейся вере в провидение. Усталость притупила горечь, обуявшую его после битвы, умерила боль воспоминаний, и он почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы сесть за рапорт.