— Кто вы? — спросил француз, едва разжимая губы, но при этом иностранный акцент его почти не чувствовался.
— Моя фамилия Дринкуотер, сэр.
Сантона кивнул и пробормотал себе под нос: «Буарло[33]…», словно размышляя о чем-то. Потом продолжил, уже вслух.
— Вы командуете этим судном?
— В настоящее время да.
— А старик… Гриффитс, так?
— Вы его знаете? — от удивления Дринкуотер сбился с холодного официального тона. Сантона попытался было улыбнуться, но быстро осекся, сморщившись.
— Добыча всегда знает имя охотника. Ваш корабль хорошо назван — по-нашему оно звучит «La Crécerelle».
— Почему вы повесили Брауна?
— Он был шпион, и знал слишком много… Этот человек был врагом Франции и Революции.
— А вы тогда кто?
— Я — военнопленный, месье Буарло.
На этот раз Сантона улыбнулся одними глазами. Уязвленный, Натаниэль вскинулся.
— У нас достаточно улик, чтобы вздернуть вас. Ортанс Монтолон в тюрьме.
Веселье француза как рукой сняло. Он выглядел как человек, которого внезапно перетянули плетью. Кровь отлила от его лица.
— Уведите, — бросил Дринкуотер Хиллу, неприязненно глядя на пленника. — А потом приготовьте мою гичку.
— Дринкуотер, рад вас видеть! Честное слово, хорошенькую трепку мы им задали, но и они дрались чертовски недурно, а?
Берроуз, встречавший его у борта, пребывал в превосходном расположении духа, получив свой новый чин. Он обвел рукой корабли эскадры.
— Едва ли найдется сбитый рей, зато корпуса как решето! Черт, с одной стороны я рад, что мы с ними сотворили, хотя с другой стороны… Ни единого приза, который годен к включению в списки флота… Разве что ваш, а?
— Да, сэр, но он и так обошелся нам слишком дорого.
— Это верно, — кивнул разом посерьезневший Берроуз. — Потери у нас ужасные: более тысячи убитых и раненых. Но пойдемте же, адмирал желает переговорить с вами — я уже собирался послать на «Кестрел» мичмана.
Дринкуотер спустился за Берроузом вниз и прошел мимо часового.
— Мистер Дринкуотер, милорд.
Доложив, Берроуз подмигнул приятелю и вышел. Натаниэль подошел к заваленному бумагами столу, за которым сидел, строча пером, Дункан.
— Садитесь, — устало промолвил адмирал, не поднимая взгляда.
Дринкуотер осторожно опустился на стул, тело все еще ныло от ушибов и порезов, полученных при Кампердауне. Ему подумалось, что в этом кресле перебывало за последние двадцать четыре часа великое множество седалищ.
Наконец Дункан поднял голову.
— Ах, мистер Дринкуотер. Полагаю, у нас с вами осталось некое незавершенное дельце, не так ли?
Сердце у Натаниэля екнуло. Ему показалось вдруг, что он где-то допустил ужасный промах — не исполнил приказ, не отрепетовал сигнал. Он тяжело сглотнул и положил на стол пакет.
— Мой рапорт, милорд.
Дункан сломал печать. Потирая усталые глаза, он читал, Дринкуотер тем временем молчал, прислушиваясь к стуку собственного сердца. Белая роспись большой каюты облетела и потрескалась в местах, где ядра голландцев пробили обшивку «Венэребла». Одна из досок была наскоро прибита гвоздями. Пронзительный сквозняк гулял по каюте, а темные пятна, сохранившееся на выскобленном столе подсказывали, что именно здесь истекали кровью раненые из экипажа корабля.
Дункан вздохнул.
— Значит, вы взяли пленного, мистер Дринкуотер?
— Да, милорд.
— Лучше вам немедленно перевести его сюда. Я пошлю вместе с вами подразделение морских пехотинцев.
— Спасибо, милорд.
— Поведение эскадры капитана Троллопа, в состав которой вы входили, было в высшей степени доблестным, и тут у меня бумага для вас.
Адмирал протянул ему документ, и Натаниэль, вскочив, взял его в руки. Это был лейтенантский патент.
— Благодарю вас, милорд. От всего сердца благодарю.
Дункан, уже погрузившийся снова в бумаги, откликнулся, не поднимая головы:
— Это не больше того, что вы заслужили, мистер Дринкуотер.
Натаниэль уже подошел к двери, как вспомнил вдруг еще одну вещь и повернулся. Дункан был целиком занят делами флота — речь шла о грядущем военном трибунале над Уильямсом с «Азенкура». Дринкуотер кашлянул.
— Милорд!
— А? — адмирал не прекратил писать.
— Моему экипажу уже давно задерживают жалованье, милорд. Могу я просить вас дать распоряжение на этот счет?
