– Полнее стакан! Полнее! Я жажду сил! Жажду ненависти! Разве ты не догадался? Она привезет вместо моего сына своего! Кто видел обоих детей? Кто сможет обнаружить подмену? И мой сын останется обездоленным! А сын того, другого, станет герцогом де Кларом. Но к черту! Не хочу! Полнее стакан, кузен! Полнее!
Моран, боясь расплескать вино, обеими руками подал герцогу полный до краев стакан.
Обеими руками принял стакан и герцог де Клар.
И он вновь судорожно стиснул зубы, впившись в край стеклянного сосуда.
Герцог де Клар осушил стакан до дна и с широко распахнутыми глазами, с полуоткрытым ртом погрузился в какое-то сонное оцепенение.
Длилось оно, как и в прошлый раз, несколько секунд.
Потом восковые щеки де Клара вспыхнули, расширившиеся зрачки загорелись.
– Вот она, моя сила! – воскликнул он. – Я стану ее господином! А ты убирайся! Вон отсюда!
Герцог откинул одеяло и спрятал под него шкатулку.
– Видишь, я обо всем подумал, – с самодовольной улыбкой заявил больной. – Она ее не найдет. Я обману ее. А ты – вон! Вон отсюда! Она уже в саду, она бежит ко мне, своему повелителю! Убирайся немедленно!
Герцог схватил стакан и запустил им в Морана, тот метнулся к двери и захлопнул ее за собой, а стакан разбился о стену.
В ту же секунду распахнулась противоположная дверь. Прекрасная Анжела с искаженным от горя лицом, забыв опустить вуаль и застегнуть накидку, едва дыша и с трудом держась на ногах, вбежала в гостиную.
Взглянув на женщину, герцог торжествующе вскрикнул.
– Подойди! – властно проговорил он. – Я разучился умолять, я понял, что мое дело – приказывать, а твое – с обожанием взирать на меня.
Неверными шагами Анжела пересекла гостиную. Женщина не поняла слов герцога, она их не слышала. Рухнув у изножья кровати, голосом, полным страдания, невольно трогающим сердце, красавица произнесла:
– Они похитили моего сына! Вашего сына, Вильям! Виной всему – чудовище-маркиз!
Но и герцог не услышал, не понял слов Анжелы. Все с тем же выражением лица он бормотал:
– Как же ты хороша, ты стала еще прекраснее, распустив волосы, подойди же, поцелуй меня, ты должна это сделать, ты моя жена…
– Мой сын! Мой сын похищен! – рыдала герцогиня, протягивая руки к де Клару. – Наш ребенок – поистине золотой мальчик, сказал этот негодяй. Я прятала свое дитя.. Вы упрекали меня за то, что я не люблю его… Но посмотрите на меня, вы видите, как невыносимо я страдаю!
– Красавица! – шептал больной. – Ты никогда не была столь ослепительна! Я хочу умереть в твоих объятиях!
Продолжая бормотать, герцог попытался подняться с постели.
Анжела кинулась к нему, желая его поддержать, и он вцепился в нее. Руки его дрожали. Это была агония…
– Вам нельзя умирать, – в отчаянии вскричала женщина, пытаясь отстраниться от зловещего поцелуя, – а губы больного жадно искали в это время ее губ. – Вы должны жить, и я буду вас любить, Вильям. Вы богаты, вы могущественны! Вы можете поднять на ноги весь Париж, всех, кто способен кинуться на поиски – и найти нашего сына! О, Вильям, услышьте же меня! Верните мне мое дитя!
Эта страстная мольба, казалось, дошла до сознания герцога. Что-то забрезжило в хмельном мозгу умирающего.
Ибо герцог де Клар и в самом деле умирал. Искусственное оживление, которое пока поддерживало его силы, должно было вот-вот исчезнуть – и уже навсегда.
– Твой сын, – шептал больной, прижимая холодеющие губы к перекошенному рту Анжелы, – наш сын, маленький принц де Сузей, герцог де Клар! Он навеки связал нас. Ты видишь, я уже не прошу, я приказываю, я – твой господин! Люби же меня!
– Ты найдешь его? – спрашивала Анжела. Материнское горе было сильнее ужаса, который внушал ей этот живой труп.
Губы умирающего впились в уста красавицы.
Она приглушенно вскрикнула и отшатнулась, почувствовав леденящий холод. Тело мужа повисло тяжело и неподвижно, навалившись ей на плечи.
Анжела не могла удержать его, и оно упало поперек кровати, голова запрокинулась… Герцог был мертв.
Обезумевшая от страха женщина хотела было позвать на помощь, но тут оказалось, что дверь, в которую Анжела вошла, открыта, и возле кровати стоит маркиз де Тюпинье, умевший двигаться совершенно бесшумно.
