Вселенский хаос.
Внезапно во всем доме гаснет свет. Тереса не знает, хорошо это или плохо. Она бежит к окну, смотрит наружу и убеждается, что сад тоже погрузился в темноту, и единственные пятна света — это фонари на улице, по ту сторону каменных стен и решетки. Пригнувшись, бежит назад, к двери, по пути натыкается на стол и опрокидывает его вместе со всем, что там оставалось, текила и сигареты к черту, и, снова упав на пол, выставляет из-за косяка только пистолет и половину лица. Лестничный проем теперь — почти черный колодец, слабо освещенный отдаленным уличным заревом: оно проникает внутрь сквозь разбитые стекла витража.
— Как вы там, донья?
Поте Гальвес прошептал это едва слышно.
— Хорошо, — так же тихонько отвечает Тереса. — Неплохо. — Киллер не говорит больше ничего. Она угадывает очертания его тела в темноте, в трех метрах от себя, через коридор. — Крапчатый, — шепчет она. — Твоя чертова белая рубашка так и светится.
— Ну, однако, делать нечего, — отвечает он. — Сейчас уже не до переодеваний… Вы хорошо все делаете, хозяйка. Экономьте патроны.
Почему мне сейчас не страшно, спрашивает себя Тереса. В конце концов, со мной все это происходит или с кем? Рука, которой она прикасается ко лбу, суха и холодна как лед, а другая, сжимающая рукоятку пистолета, мокра от пота. Пусть кто-нибудь мне скажет, какая из них моя.
— Вот они, сукины дети, возвращаются, — бормочет Поте Гальвес, поднимая «козий рог» к плечу.
Тра-а-та. Тра-а-та. Короткие, как и прежде, очереди, гильзы калибра семь шестьдесят два стучат об пол, как град, клубящийся среди теней дым, от которого щиплет горло, вспышки АК Поте Гальвеса, вспышки «зиг-зауэра», который Тереса сжимает обеими руками, бум, бум, бум, открывая рот, чтобы не лопнули барабанные перепонки, прогибающиеся внутрь от грохота выстрелов. Она стреляет по вспышкам, возникающим на лестнице: из них вырывается и проносится мимо звонкое жужжание, дзиннн, дзиннн, а потом слышатся зловещие щелчки о гипс стен и дерево дверей, и со звоном обрушиваются стекла окон по другую сторону коридора. Вдруг затвор пистолета застревает в заднем положении, щелк, щелк, не стреляет, Тереса растеряна, но тут же понимает, в чем дело, нажимает кнопку, чтобы выбросить пустой магазин, и вставляет другой, тот, что был у нее в переднем кармане джинсов, и затвор, освободившись, загоняет патрон в патронник. Она собирается снова стрелять, но не стреляет, потому что Поте Гальвес наполовину высунулся из своего укрытия, и еще одна его граната катится по коридору к лестнице, и на этот раз вспышка от взрыва в темноте кажется огромной, снова пум-пумба-а-а, сукины дети, и когда киллер поднимается и бежит, пригнувшись, по коридору, Тереса тоже встает и бежит рядом с ним, и они вместе добегают до разрушенной балюстрады, и, когда наклоняются, чтобы изрешетить своими выстрелами все внизу, вспышки освещают по меньшей мере два тела, распростертых среди обломков ступеней.
Черт побери. От порохового дыма у нее саднит легкие. Она изо всех сил давит в себе кашель. Она не знает, сколько времени прошло. Ей очень хочется пить. Страха нет.
— Сколько осталось патронов, хозяйка?
— Мало.
— Держите.
В темноте она ловит в воздухе два из трех полных магазинов, которые бросает ей Поте Гальвес. Третий оказывается на полу, Тереса ощупью находит его и сует в задний карман.
— Нам так никто и не поможет, донья?
— Не говори глупостей.
— Солдаты же там, снаружи… Полковник вроде бы приличный парень.
— Его полномочия кончаются на улице, у решетки. Вот если бы мы добрались туда…
— Не выйдет. Чересчур далеко.
— Да. Чересчур далеко.
Скрип и шаги. Она сжимает пистолет и, сжав зубы, целится в тени. Может, пришел мой час, думает она. Но никто не поднимается. Черт побери. Ложная тревога.
И вдруг — вот они: не было слышно, как они поднялись. На этот раз граната, катящаяся по полу, предназначена им двоим, и Поте Гальвесу едва хватает времени, чтобы понять это. Тереса закатывается в комнату, прикрывая голову руками, и грохнувший взрыв озаряет коридор и прямоугольник двери ярко, как днем. Оглушенная, она не сразу понимает, что отдаленный шум у нее в ушах — яростные очереди Поте Гальвеса. Я тоже должна что-нибудь сделать, думает она. Поэтому приподнимается, пошатываясь, еще не придя в себя от взрыва, хватает пистолет, на коленях ползет к двери, опирается рукой о косяк, кое-как встает, выходит и стреляет вслепую, бум, бум, бум, вспышки среди вспышек, а шум нарастает, становится все отчетливее и ближе, и внезапно она оказывается лицом к лицу с тенями, бегущими к ней среди молний оранжевого, синего и белого света, бум, бум, бум, и мимо проносятся пули, дзиннн, дзиннн, и щелкают о стены вокруг нее, пока совсем рядом, сзади, из-под ее левой руки, не высовывается ствол АК Поте Гальвеса, тра-а-а-а-а-а-та, тра-а-а-а-а-а-та, теперь это не короткие очереди, а бесконечно длинные, она слышит, как он кричит: сволочи, сволочи, и понимает — что-то не так, наверное, попали в него или в нее, быть может, она сама в эту минуту умирает, не зная об этом. Но ее правая рука по-прежнему нажимает на спусковой крючок, бум, бум, и если я стреляю, значит я жива, думает она. Я стреляю, следовательно, я существую.
