— Бог будет с нами, — сказал Гудрёд.
— Как ты захочешь.
Снова изумленно взглянув на мать, он пообещал:
— Когда я попаду туда, где это смогут сделать правильно, я закажу мессы за упокой твоей души.
— Ты всегда был самым добрым из всех нас. — Сказать что-нибудь лишнее было бы насмешкой, за которую его Бог мог бы отомстить именно ему.
Ее веки сомкнулись.
— Я оставлю тебя, чтобы ты отдохнула, — пробормотал он. — Приятного сна.
Гуннхильд молча кивнула. Она слышала, как его тяжелые шаги стихали. Выходя, он закрыл за собой дверь.
Хрип в ее груди стал тише. Она уснула.
Когда она проснулась, мрак разгонял неспокойный свет жировой лампы. Воздух был спертым. Стояла полная тишина. Полог кровати Рагнхильд был закрыт. Наверно, время было ночное. Гуннхильд то задремывала, то опять приходила в себя.
Но вдруг она почувствовала, что совсем проснулась. Ей хотелось встать и двигаться. На самом деле самое большее, на что она была сейчас способна, это дотянуться до горшка. Тем не менее ей очень хотелось пошевелиться. Неужели мир на самом деле съежился до размера одной маленькой комнаты?
Насколько безграничным был этот мир! Она возвратилась назад через всю свою жизнь, в детство и юность, к своим давним грезам. Губы запели сами, почти без звука, на одном дыхании, прежде чем ее сознание вспомнило, что это за слова.
Ну конечно же, это была финская песня-заклинание.
Но не одна из тех, которые она обращала против людей. Это была песня, призывавшая солнце вернуться домой на лето и приветствовавшая возрождение жизни на земле. Эта песня была обращена к ней самой.
Она не станет умирать в этом вонючем мраке. Ни за что.
Отбросить одеяла и подняться с кровати оказалось на удивление легко. Тростник шелестел под ее босыми ногами. Тише, только идти как можно тише, а то какой-нибудь доброхот проснется и уложит ее обратно.
В очаге тлели тускло-красные угли. Главную комнату заполняли запахи людей, которые, храпя, растянулись на скамьях. Проходя через эту комнату, Гуннхильд напевала волшебную колыбельную.
На западе высоко стояла полная луна. Своей яркостью она согнала с небес множество звезд, и им пришлось спрятаться в инее, покрывавшем траву на дорожках, и сверкать оттуда. Тишину не нарушало ничего, кроме журчания ручья и доносившегося спереди звука прибоя, сильного и глубокого. Сверху веял холодный береговой бриз, но, хотя Гуннхильд была одета в одну только ночную рубаху, жар, который она чувствовала в своей крови, защищал ее от любого холода. Босые подошвы не ощущали ни острых комьев замерзшей глины, ни гальки.
Ее голова казалась ярко светящейся, невесомой и далекой, как луна. Гуннхильд отправлялась неизвестно куда, на встречу с неизвестно чем.
Люди полагали, будто знают, что их там может ждать. Но тогда почему их веры не были одинаковыми?
Она сошла поближе к воде. Справа от нее вырисовывался мыс. Внезапно она разглядела на нем три силуэта, черные на фоне самых низких звезд. Два возносились на ту высоту, на которой летают лишь орлы, они были похожи на какие-то каркасы, и на них висели люди. Третий силуэт, между ними, был танцующей фигурой.
Человек на Виселице, человек на Кресте, человек с Бубном. Все они были ей знакомы, но ни один целиком. А мог ли хоть один из них воистину знать ее?
Видение рассеялось в лунном свете.
Волны набегали на берег темными, а отходили светлыми, со светящимися слабым светом гребнями. Там, где они, образовывая белую, как лунный свет, пену, разбивались об утесы, к шелесту прибоя присоединялся грохот. Этой песне суждено продолжаться вовеки, до скончания мира.
Гуннхильд остановилась. Ее взгляд устремился влево, на юг, к невидимой Англии и костям Эйрика, а потом она обратилась на запад, прямо в сторону моря. Если его душа была где-нибудь этой ночью, то вполне могла бы бродить в тех краях. Разве ей не показалось, будто ее что-то манит?
Ее сознание то прояснялось, то затуманивалось, как во сне. Она потеряла все, думала она, и все же в каком-то роде она выиграла все, она, которая тяжело трудилась и никогда не сдавалась. Люди будут помнить ее и ее мужчину.
Ее сила улетучивалась вместе с ветром. Королева села, затем легла, обратив лицо в сторону моря. У нее было такое ощущение, словно лунный свет струится сквозь нее.
