«Почему ты, балда, не пошел к капитану и не попросил его помочь?» — спрашивал Алешка-большой.
«Я не хотел, чтобы надо мной смеялись… — отвечал Алешка-маленький. — Пришлось бы рассказывать и о деньгах и о билетах. Узнали бы отец с матерью…»
«Чепуха! В конце концов можно было соврать, наплести капитану с три короба! Был бы повод потом посмеяться!»
«Мне не хотелось ему врать. Не знаю, с чего это. Я бы не смог. Мне было и погано и стыдно…»
«Тебе и раньше бывало стыдно. Подумаешь, велика беда! Стыд глаза не ест… Про него можно забыть и чувствовать себя прекрасно».
«Не знаю… — отвечал Алешка-маленький. — Не мог я врать капитану. Ты лучше скажи, что нам теперь делать? Посоветуй!»
«Какие тут советы… Мне есть хочется!» — сказал Алешка-большой, захныкал и вдруг тоже стал маленьким.
Степа увидел Мальчика издалека, когда тот еще поднимался вверх по штабелю бревен, словно по лестнице. Было непонятно, откуда этот Мальчик взялся. Может, он вышел прямо из воды, так же как иной раз тихо и беззвучно выходят люди из ночного тумана, плывущего по оврагу?
На Мальчике была драная рубаха, драные штаны и резиновые китайские кеды.
— Дай две копейки, на пузе спляшу! — сказал Мальчик.
— Иди ты, знаешь… — хмуро огрызнулся Алешка.
— А пожрать чего-нибудь есть?
— Сами хотим.
— А вы чьи?
— Мы от Кузьмина. В город едем.
— От какого это Кузьмина?
Мальчик, оказывается, не знал фамилии Кузьмина! Степа до сих пор был убежден, что эту фамилию знают все: стоило старшему брату произнести ее, как незнакомые люди сразу становились знакомыми. А Мальчик не знал! Наверное, он и в самом деле вышел из воды… Даже Алешка не нашелся, что ответить ему.
— А ты сам чей? — спросил Алешка.
— Я ничей, — гордо сказал Мальчик.
— Как ничей?!
— Я цыган, — сказал Мальчик. — Я сам по себе. Кочую. — Он высморкался и посмотрел на Алешку со Степой свысока.
— Куда кочуешь? — не понял Алешка.
— Вообще. Сегодня я из Двориков кочую. А завтра буду дальше куда-нибудь кочевать.
— Зачем? — восхитился Степа.
— Ну, — сказал Мальчик. — Не понимаете? Кочевать — это сила! Будь здоров. А то послезавтра уже в школу погнали бы. Ты, длинный, учишься?
— Ага.
— А я нет! — с торжеством сказал Мальчик. — Я сам по себе. Годика два покочую, а после сдам экзамены… этим, как его… ну, в общем сразу. А то скука. Не могу я, душа рвется на волю. Хотите, вам погадаю? Все скажу: чего было, чего есть, чего будет и какая для вас написана судьба!
— Валяй! — сказал Алешка, а Степа раскрыл глаза и даже дышать перестал — так это было интересно.
— Хотя нет, — вдруг сказал Мальчик. — Фиг. Надо ручку позолотить.
— Чего?
— Заплатить надо. Бесплатно нельзя гадать. Не положено!
— Серьезно, у нас нет ничего, — сказал Алешка. — Нам в город, а тут ни буксиры, ни катера не ходят. Дурацкое положение. Ты не знаешь, как можно до города добраться?
— Город мне ни к чему, — сказал Мальчик. — Мы, цыгане, все города обходим.
— А переночевать где тут можно?
— Хэ! — сказал Мальчик. — Нашел о чем думать. Я на землю лягу, ветром укроюсь. А вообще, пацаны, тут сено есть у дороги. Айда, костер разожжем, погреемся!
— Туристы на привале, — кисло сказал Алешка. — Романтика!.. Ну, пошли, ничего не поделаешь… Как хоть зовут-то тебя?
— Меня? Хм… Никак. У нас свои имена, — ответил Мальчик. — Тебе и не выговорить.
Они разожгли костер невдалеке от стогов сена и улеглись возле огня, такого теплого и домашнего, что сразу стало уютно в этом ночном, туманном, простывающем поле.
Почти рядом с ними пролегала пустая белая дорога; ее полотно чуть блестело не то каплями росы, не то слюдою в раздробленной щебенке. За дорогой черно и плотно стояли кусты, еще дальше начинался березовый лес, казавшийся коричнево-синим. И все это было освещено желтой дымной луною, уже поднявшейся в небо. Лунный свет не давал тени, только все предметы — и стога, и деревья, и каждая травинка на земле — были обведены мерцающим фосфорическим контуром, как иногда бывает перед грозой.
Цыганенок вскоре уснул, прямо в середине разговора, не успев кончить какую-то фразу. Во сне он улыбался и взбрыкивал китайскими кедами: наверно, продолжал кочевать. Но Алешка не привык спать на земле, укрывшись ветром, сон не приходил к нему. Долго не засыпал и Степа: вертелся на сене, шептал что-то, затем спросил, отчего у капитана «Грозного» такие шрамы и что такое война. Алешка ответил коротко. По существу, он думал о том же, хотя и вспоминал сейчас как будто иное: ту причину, по которой отец задержался в поселке.
